– Свадьба… – какая-то смутная тревога коснулась его сердца. – Ты это в последнюю минуту придумал или раньше?
– Я не придумывал. Я решил. Как же иначе? Ночью… ты спал, а мы разговаривали. Она проснулась все-таки… И мы ведь до этого еще слова не сказали между собой…
– Да, было не до слов. И ты сказал ей, что увезешь ее в Сегирт и женишься на ней?
– Сказал… и не должен я никому этого объяснять, но тебе… ты ведь как брат мне теперь, после всего, что было… Я хочу сыграть свадьбу в Сегирте не только для того, чтобы все было честно, а потому, что Сегирт далеко… а ей нужно время, чтобы привыкнуть ко мне.
– Это она сама тебе сказала?
– Нет, конечно. Но я не хочу, чтоб она шла за меня из благодарности. Благодарность… Не нужно мне благодарности. Не желаю знать этого слова.
– Разве ты не спас ее от смерти?
– А разве не я столько раз посылал ее на смерть? Ей не за что меня благодарить, она этого не понимает, но я-то знаю!
Он прошелся по кладовой. «А я считал тебя тупым воякой, – думал Раймунд, глядя ему в спину. – Так мне и надо».
– Я хочу, чтобы она любила меня, а не расплачивалась с долгами… а она как завороженная сейчас…
Раймунд собрался с мыслями, чтобы открыть ему истину и положить конец его сомнениям, но Вельф продолжал:
– Ей нужно опомниться. И забыть. И тогда священник соединит наши руки. А до того между нами ничего не может быть. И в этом, – он резко повернулся к Раймунду, – я дал себе клятву.
«Славно! Похож ты на аскета, а? Сгоришь и свихнешься». Он чувствовал усталость и злость на себя, однако сказать Вельфу то, что он только что хотел, язык не поворачивался. Пусть они сами. Адвокат он. А не духовник. И не лекарь.
– Давай-ка лучше вернемся. Бог знает, что замышляют мои союзнички.
Переговоры завершились следующим решением: Вельф отпускал епископа и Лонгина, а в залог его свободного выхода из Нижней Лауды там пока оставался Раймунд. Но к вечеру и он должен был вернуться в Гондрил, иначе условия теряли силу.
То самое чувство тревоги мучило Раймунда еще больше. Может, это оттого, что он еще не видел Адриану, вершителем судьбы которой он нынче выступил?
– Пока ты будешь их выпроваживать, – шепнул он Вельфу, когда все поднялись, – я хотел бы попрощаться с ней.
– Сразу за лестницей направо будет дверь, – ответил Вельф. – Она там.
Дверь оказалась приоткрыта, и из-за нее тянуло холодом. Он постучал, и дверь сама распахнулась. Войдя, Раймунд поежился – в комнате были открыты окна.
Адриана сидела перед ним в кресле, положив руки на подлокотники. На ней было коричневое платье из крашеного холста, видимо, принадлежавшее хозяйке. На плечах – вчерашний плащ. Ноги, стоявшие на приступке, были обуты в меховые сапоги.
– Salve, domina.
– Здравствуй, – она не поддержала делано-шутливого тона. Было в ней нечто чуждое, незнакомое. Немного приглядевшись, он заметил – волосы ее были не распущены, как он привык видеть, а собраны на затылке в узел. Седина выделялась в них больше обычного.
– Мы разъезжаемся сегодня.
– Я знаю.
«Зачем ей понадобилось выстужать комнату? Впрочем, возможно, в темнице она истосковалась по свежему воздуху».
– Он сказал мне…
– Да. Я уезжаю с ним. Ты не замерз? А то здесь сквозняк.
– Ничего…
Разговора не получалось. Он вглядывался в нее, надеясь найти разумное объяснение своим дурным предчувствиям. Она что-то говорила. Прозвучавшее слово «благодарность» заставило его содрогнуться.
– …я как-то упоминала при тебе, что у меня есть деньги. Когда сойдет снег, мы сможем их достать. Так что он не бесприданницей берет меня…
«И это – та самая женщина, что смеялась на смертном костре?»
– …а что до моего происхождения, то для хорошей жены это неважно, и он так считает…
«Вчера она возвысилась над всеми, и вот вернулась, вернулась…»
– Как твои ноги? – спросил он.
– Побаливают слегка… Говорят, гусиным жиром надо смазывать…
«Неужели я желал ей смерти… ради героического конца? Нет! Нет! Никогда!»
Отгоняя проклятую мысль, он не заметил, что она замолчала, и теперь уже она смотрела на него своими запавшими глазами. И он догадался, что все невысказанное им вслух для нее так же ясно, как для него.
