иногда и все шесть конечностей просовываются в рукава с чем-то вроде коньков на концах. Корпус облегает тело, в нем есть выступ, где образуется энергия (Торби и представить себе не мог, что это за вид энергии). Облаченный в такой клоунский костюм, каждый становится управляемой ракетой, резко ускоряющейся, извергающей искры, наполняющей воздух разрывающими барабанные перепонки звуками, делающей повороты с полным пренебрежением к законам трения, инерции и тяготения, тормозящей в самую последнюю секунду.
Пешеходы и «живые ракеты» вполне демократично смешивались, не заметно было, чтобы кто-нибудь соблюдал какие-либо правила движения. Кажется, никаких возрастных ограничений для получения прав на вождение не существовало, а самые маленькие лозианцы были всего лишь более безрассудными копиями своих родителей. Торби подумал: будет чудом, если ему удастся выбраться отсюда живым.
Не раз какой-нибудь лозианец мчался прямо на Торби, по той же стороне улицы (хотя сторон здесь вообще не существовало), пронзительно визжа, почти наступал Торби на ноги, делал зигзаг, причем у Торби дыхание перехватывало, душа уходила в пятки, – и ни разу никто не задел его. Торби отскакивал в сторону, но в конце концов, устав от этого, попробовал держаться, как его приемный отец. Капитан Крауза флегматично прокладывал себе путь вперед, очевидно, убежденный, что неистовые водители будут обращаться с ним, как с неподвижным предметом. Торби нашел, что пребывать в такой уверенности довольно трудно, но, кажется, это помогало.
Торби не мог понять, как устроен город. Снабженные энергией реактивных двигателей водители и пешеходы устремлялись в любой свободный промежуток, казалось, нет никакой разницы между частными владениями и улицей. Сначала они с отцом шли по территории, которую Торби определил как площадь, потом взошли на помост, идущий через здание, у которого отсутствовали четкие границы – ни стен, ни крыши, – вышли, снова оказались на улице, спустились вниз, сквозь арку, обрамляющую вход. Торби совсем растерялся.
Один раз ему показалось, что они проходят через чей-то дом, – там происходило что-то вроде званого обеда, и они туда вторглись. Но гости только убирали ноги с их пути. Крауза остановился:
– Мы почти пришли. Сын, мы в гостях у фраки, которые купили наши товары. Это наша встреча сглаживает все недоразумения, связанные с торговлей. Он обидел меня, предложив плату, а теперь мы снова должны стать друзьями.
– И нам не заплатят?
– Что бы сказала твоя Бабушка? Нам уже заплатили когда-то, но я теперь даю ему товар бесплатно, а он дает мне торий только ради моих прекрасных глаз. Их обычаи не допускают таких низменных вещей, как торговля.
– Они не торгуют друг с другом?
– Конечно, торгуют. Это выглядит так; один фраки дает другому то, что тому нужно. По чистой случайности у второго есть деньги, которые он дарит первому, – и два подарка уравновешиваются Они практичные маркетеры, сынок, мы никогда не получаем здесь дополнительного кредита.
– Тогда для чего вся эта чепуха?
– Сынок, если ты будешь думать, почему фраки поступают так или этак, то с ума сойдешь. Раз ты на их планете, делай, как у них принято… это хороший бизнес. Теперь слушай. Это дружеский обед, но они не могут есть вместе с нами, иначе потеряют лицо. Так что между нами будет ширма. Ты должен присутствовать, потому что тут будет сын этого лозианца, – то есть дочь. А фраки, к которому я пришел, – мать, а не отец. Их мужчины живут в затворничестве… кажется. Но заметь, что, когда я буду говорить через переводчика, я буду употреблять мужской род.
– Почему?
– Потому что они достаточно хорошо знают наши обычаи и понимают, что мужской род означает главу дома. Вполне логично, если правильно на это посмотреть.
Торби размышлял. А кто глава Семьи? Отец? Или Бабушка? Конечно, когда Первый помощник писала приказ, она подписывала: «По распоряжению капитана», но это только потому, что… Да-а…
Торби вдруг подумал, что обычаи Семьи не вполне логичны. Но капитан продолжал говорить:
– На самом деле мы с ними не едим, это тоже фикция. Тебе подадут вязкую зеленую жидкость. Не пей ее, а только чуть пригуби, не то тебе обожжет горло. В других случаях… – капитан Крауза сделал паузу, когда лозианский лихач чуть не врезался прямо в него. – В других случаях – слушай, чтобы понять, как себя вести. Ах, да – после того, как я спрошу, сколько лет сыну моего хозяина, тебя спросят, сколько лет тебе. Отвечай – сорок.
– Почему?
– Потому что по их счету это приличный возраст для сына, который сопровождает своего отца.
Они прибыли, кругом было множество народа. Они сели на корточки против двух лозианцев, а рядом склонился еще третий. Ширма между ними была величиной с головной платок, Торби мог все видеть поверх нее. Он пытался смотреть, слушать и понимать, но шум движения не прекращался. Ракеты пронзительно ревели и то и дело вклинивались между ними. Их хозяин начал с того, что обвинил капитана Краузу, будто тот втянул его в дурное дело. Было почти невозможно понять переводчика, но тот произносил на интерлингве до удивления оскорбительные слова. Торби не мог поверить своим ушам, он ждал, что отец или уйдет, или поднимет скандал.
Но капитан Крауза слушал спокойно, потом ответил весьма поэтично – он обвинял лозианца во всяческих преступлениях, начиная от сутяжничества и до наркомании в космосе.
Это создало дружескую атмосферу. Лозианец подарил им торий, которым он уже расплатился ранее, затем предложил добавить еще своих сыновей и все, чем владеет.
Капитан Крауза согласился и предложил ему «Сизу» со всем содержимым.
Затем обе стороны великодушно вернули подарки обратно. Они восстановили статус-кво: каждый сохранил в знак дружбы то, чем владел: лозианец – кипы листьев, маркетер – слитки тория. Оба согласились, что дары ничего не стоят, но бесценна их дружба. От избытка чувств лозианец отдал капитану своего сына, а Крауза преподнес в подарок ему (ей!) Торби. Затем последовали расспросы, и выяснилось, что дети слишком юны, чтобы покидать родительское гнездо.
Они вышли из затруднения благодаря тому, что поменялись именами сыновей, и Торби оказался носителем имени, которое он не хотел и не мог произнести. Затем они «поели».
Жуткая зеленая жидкость оказалась не только негодной для питья; когда Торби ее понюхал, он обжег ноздри и поперхнулся. Капитан посмотрел на него с упреком.
После этого они ушли. Не попрощавшись, просто ушли. Капитан Крауза задумчиво произнес, двигаясь, словно лунатик, в гуще уличного движения:
– Они славные люди для фраки. Никогда никаких недоразумений – и абсолютно честные. Я часто думаю, а что бы он сделал, если бы я поймал его на слове в разгар этой торговли. Заплатил бы, наверное.
– Но не на самом же деле!
– Не будь так уверен. Я мог бы отдать тебя этому недомерку-лозианцу.
Торби замолчал.
Закончив дело, капитан Крауза помог Торби сделать покупки и осмотреть достопримечательности, потому что Торби не знал, ни что покупать, ни как добраться домой. Приемный отец привел его в лавку, где понимали интерлингву. Лозианцы производили все возможные сложные вещи, Торби ничего не мог в них понять. По совету Краузы Торби выбрал небольшой отполированный куб, в котором, если его встряхнуть, сменялись бесконечные лозианские пейзажи. Торби вручил лозианцу сувениры, тот выбрал один и дал ему сдачи из связки монет. Потом сделал Торби подарок от магазина. Торби, по подсказке Краузы, выразил сожаление, что не может предоставить в ответ ничего, кроме службы до конца своих дней. Из затруднительного положения они выбрались путем взаимных оскорблений
Торби испытал огромное облегчение, когда они добрались до космопорта и он различил родные очертания «Сизу».
Когда Торби вошел в свою каюту, Джери лежал на койке, подняв ноги и положив руки под голову. Он посмотрел на Торби и не улыбнулся
– Эй, Джери!
– Хэлло, Торби.
