Терентьевич запротестовал.
– Я никакого преступления не совершал, и вы не имеете права ни арестовывать меня, ни снимать отпечатки пальцев, как какому-нибудь уголовнику. – Он хоть и знал немного английский язык, но решил говорить по-русски.
Тщедушный человек в гражданском перевел слова сержанта о том, что здесь прав не спрашивают.
– В таком случае, как гражданин СССР, я требую, чтобы пригласили советского представителя, – сказал Сердюк.
Сержант не обратил никакого внимания на его слова, грубо схватил руку Сердюка, приложил пальцы к подушке с красителем и снял отпечатки пальцев обеих рук. Владимир Терентьевич понимал, что сопротивляться бессмысленно – кроме синяков, он ничего не добьется. Тем временем сержант, покончив с этой несложной операцией, приказал солдату отвести арестованного в камеру.
Сердюка заперли в маленькой камере без окон, с очень затхлым воздухом. Крохотная электрическая лампочка под сеткой, прикрепленная к потолку, тускло светила. Посредине камеры он заметил железную кровать, покрытую серым одеялом, табуретку и столик.
Итак, он под арестом. Дал обвести себя вокруг пальца, как последний болван. Даже комендатуру не предупредил о своей поездке в Западный Берлин, и теперь никто не знает, где он и что с ним. Так можно исчезнуть бесследно, если, конечно, подлец Терещенко не появится в Лейпциге. Коменданту ведь известно о знакомстве Сердюка с Терещенко.
Владимир Терентьевич ходил из угла в угол тесной камеры. Три шага вперед, три шага назад. Но вскоре он устал, разделся, лег на жесткий матрац, укрылся одеялом и попытался заснуть. Сон не шел к нему, он был слишком возбужден, чтобы заснуть.
Потянулись томительные дни безделья. О его существовании словно забыли. Утром, днем, вечером, в определенный час, солдат открывал двери камеры, молча ставил на стол скудную еду и удалялся. Только на четвертый день пришли за ним и повели наверх. В кабинете, куда проводил его солдат, за письменным столом сидел английский майор с рыжими усами и перелистывал иллюстрированный журнал. При виде вошедшего Сердюка он отложил журнал в сторону и на ломаном русском языке предложил ему сесть. Майор спросил:
– Вы знай английский язык?
– Нет, – сухо ответил Сердюк.
– Тогда будем говорить на русский язык. Итак, вы знай, что совершил большой преступлений?
– Какое?
– Четыре дня назад ночью ехал на большой скорости и тяжело ранил солдат его величества королевы Англии.
– Я только пассажир, за рулем не сидел и ни за что не отвечаю. К тому же никакого несчастного случая не было. Я уверен, что вы об этом хорошо знаете.
– Солдат попал под колес ваш автомобиль, сильно, очень сильно ранен и сейчас лежать госпиталь.
– Вы можете утверждать что угодно, повторяю, все это не имеет ко мне никакого отношения – за всякую аварию отвечает шофер, сидящий за рулем.
– По нашим законам, отвечает пассажир тоже.
– Я не английский подданный и вашим законам подчиняться не собираюсь.
Майор долго и пристально смотрел на него, потом протянул пачку сигарет.
– Вы не желайт покурить?
– С удовольствием. – Сердюк достал из пачки сигарету, зажег и затянулся. Он три дня не курил, и сейчас у него слегка закружилась голова. – Кстати, у меня отняли сигареты и почему-то не вернули до сих пор. Прошу вас приказать, чтобы вернули мои сигареты, и если собираетесь держать меня еще, то снабдили бы книгами на русском или украинском языке.
– Ну, господин Сердюк, вы забывайт, что здесь не курорт. – Майор хитровато улыбнулся.
– Не осужденного человека никто не имеет права лишать курева и книг, – хмуро ответил Сердюк.
– Итак, вы не признавать вину?
– Нет.
– Тогда мы отправлять вас город Мюнхен на военный суд, и вы получать не меньше десяти лет каторга.
– Вы, господин майор, не пугайте меня, я стреляный воробей, войну прошел. Никуда вы меня не отправите и никакой суд не может осудить невинного человека.
– На сегодня наша беседа хватит. – Майор позвонил и приказал вошедшему солдату увести арестованного.
– А сигареты и книги вы дадите мне? – спросил Сердюк, вставая.
– Русский книг у нас нет. Вы можете брать три сигареты. – Майор протянул пачку Сердюку.
Владимир Терентьевич вынул из пачки три сигареты и положил их в верхний карман пиджака.
– Между прочим, Берлин большой город. Здесь много библиотек и при желании можно достать книги на любом языке, – сказал он и вышел из кабинета.
Утром опять повели на допрос. Майор, свежий, чисто выбритый, пахнущий одеколоном, прохаживался по кабинету, держа во рту сигарету. Он улыбнулся Владимиру Терентьевичу как старому знакомому, предложил сесть, а сам продолжал ходить.
– Вы желает получить свобода? – спросил он, встав рядом с Сердюком.
– Конечно!
– Тогда вы надо подписать маленький бумаг, и мо жете ехать в свободный мир, получать хорошая работа, много денег, пить вино и иметь красивых женщин.
– Какую еще бумагу? – насторожился Сердюк.
– Очень маленький. – Майор достал со стола бумагу, отпечатанную на пишущей машинке. – Здесь написан на английский, я буду переводить на русский язык, потом вы подписать, – сказал он и начал читать текст, видимо, заранее переведенный на правильный русский язык: – «Прошу командование английской зоны Берлина предоставить мне, Сердюку Владимиру Терентьевичу, гражданину СССР, политическое убежище. Мое решение остаться в свободном мире объясняется несогласием с той политикой, которую проводит Россия в отношении моей родины – Украины».
– Вы что, в своем уме, предлагаете мне подписать такую мерзость? Разве я для этого воевал четыре года с нашим общим врагом, чтобы стать изменником родины? Нет, господин майор, этому не бывать.
– Ваш патриа Украина есть колония Россия. – Майор зажег новую сигарету.
– Вы, англичане, привыкли опираться на грубую силу, для вас колонии – это все, поэтому вам трудно понять свободный союз между народами.
– Вы, господин Сердюк, хорошо подумать, что ожидает вас дома? Побывав у нас, вы потерять доверие и получать много лет лагеря. У нас же свобода, хорошая жизнь, а там мороз, много снег и мало еда.
– Даже если бы так, я предпочел бы лагерь у себя сытной жизни в вашем свободном раю. Вы лучше освободите меня, все равно ничего от меня не дождетесь…
Майор сел на свое место за столом, достал и положил перед собой стопку бумаг, отвинтил автоматическую ручку и приготовился писать.
– Вы можете сказать, с какой цели приехать в Западный Берлин? – спросил он вдруг.
– Разве это воспрещается?
– Вы будете отвечать мой вопрос. Итак, зачем вы приехал в английскую зону Западной Берлин?
– Прогуляться, посмотреть, как живут люди.
– Неправда, вы есть советский разведчик и приехал сюда для шпионаж, – отчеканил майор. – Вы будете отвечать перед военный суд, как шпион, и за раненый английской солдат.
– Еще что выдумаете? – Сердюк зло посмотрел на следователя. – Никакой я не разведчик и никогда им не был. Сочиняете всякие небылицы, чтобы утопить невинного человека, а еще кичитесь своей культурой, свободой личности. Неужели родина Шекспира и Диккенса дошла до такой жизни?
– Вы сейчас ошень… как это слово? – Майор задумался. – Возбужден, – радостно воскликнул он наконец. – Вам надо покой, стакан хороший вино, сигарет и большой сон. Я совсем не желайт ссориться с вами, хочу быть друзья. Будем говорить другой раз.
Отношение к Сердюку заметно изменилось. К завтраку, например, подали кусок мяса с жареным
