Четыре направления - четыре ветра

механики, принципа неопределенности: наблюдение события влияет на его исход, разум наблюдателя нельзя исключить при определении характеристик действительности.

— Таким образом, — сказал он, — научный редукционизм свел себя к сознанию. Физики становятся поэтами.

— Да. Изучение человеческого разума неизбежно возвратится к разуму того, кто изучает.

— И с Запада придут новые шаманы.

— Что?

— Однажды у меня было такое видение. — Он поднял с земли мой пакет и протянул его мне. — А теперь давайте скажем, для теории, что человек может сохранить после смерти не индивидуальность, а целостность осознания.

— Прекрасно, — согласился я, забросил пакет за плечо и мы отправились дальше.

— О чем это вам говорит?

— О бессмертии, — сказал я.

— А еще?

— Не знаю. Не уверен. Это похоже на бесконечность. Как вы эту концепцию можете применить на практике?

— А как вы применяете квантовую механику в практической жизни? — парировал он. — Учит ли вас квантовая теория, как ходить по Земле? Как изменять погоду? Как отождествлять себя с творящим началом, с Природой, с Богом? Учит ли она вас, каким образом осуществить каждое мгновение вашей жизни как акт силы? Нет! Теория. Логика. Концептуализация. Игры, чтобы позабавить себя чем-нибудь таким, что лежит за пределами человеческого познания и сознания.

Теперь пришел его черед остановиться и обернуться ко мне.

— Приобретая опыт жизни через смерть, человек становится духовным воином и отождествляет себя с жизненной силой. — Он сжал пальцы в кулак и протянул его в мою сторону, напоминая мне о том костре позавчера ночью. — Мой старый учитель умер в своей плоти, но сохранил целостность своего осознания. Вы, наоборот, поддерживаете целостность вашего тела. Вы упражняете свое тело, но тем временем атрофируется ваше сознание. El Viejo знал правду почти обо всем в своей жизни, и он ходил по снегу, не оставляя следов. Нет, мой друг, не буквально, а поэтически. В мистическом смысле.

Он положил мне руку на плечо.

— Наш мозг — не часы, заведенные на семьдесят два года. Мы не привязаны к этой Земле на определенный интервал времени, между рождением и смертью. И Бог приходит не откуда-то свыше, он существует вне времени и пространства и информирует жизнь, дает ей форму и образ. Земля — это наш дом, и если уж мы сумели выйти за пределы театра теней, который мы называем биологической действительностью, и отождествили себя с Божественной Силой, то мы поймем, что у нас нет выбора: нам надлежит быть смотрителями Земли.

Он повернулся и зашагал дальше.

— Смотрителями Земли, — повторил я и бросился догонять его.

— Это лежит на нас. На нашей ответственности. — Он раскинул руки, обращаясь к ландшафту вокруг нас. — Чти мать и чти отца твоего. Мать Землю и Отца Солнце. У человека знания нет выбора.

— И новые шаманы придут с Запада?

— Да, конечно, — сказал он.

20 октября.

Вчера вечером, после ужина, Антонио вытащил из маленького мешочка стручок с семенами мимозы.

Я взглянул на опушку сосновой рощи, где мы остановились на ночлег, и узнал место, которое видел во сне.

Deja vu.

— Вы воображали это?

Я осмотрел стручок. Высушенный, сморщенный, кривой, длина четыре дюйма.

— Я сновидел его, — сказал я.

— Вы вообразили его, — сказал он. — Мы вообразили его вместе.

— Сновидели вместе.

— Откуда происходит воображение? — спросил он. — Фрейд и Юнг чувствовали, что оно приходит из бессознательного и что бессознательное разговаривает с нами в наших сновидениях. Закройте глаза и вообразите. Закройте глаза и смотрите. Смотрите с закрытыми глазами. Сновидьте.

— Мы сновидели вместе.

— Он кивнул головой.

— Шаман часто начинает урок на этом элементарном уровне.

— Сознательно? — спросил я.

Он склонил голову над предметом, который держал в руке, и свет костра засиял на его серебристо- седых волосах.

— Не кажется ли вам, что это слово начинает терять свой смысл?

— Нет, — возразил я. — Я все-таки знаю, когда я в сознании. Это реальность моего опыта потеряла свою определенность.

— Плоскости реальности, — сказал он, не поднимая головы, — это уровни возможного осознанного. Вы можете скользить между ними. — Он поднял голову и взглянул на меня. — По собственному желанию.

Он наклонился и положил стручок в огонь. В стручке еще была какая-то влага, и когда она испарилась от действия жара, он стал коробиться, скручиваться, и его сморщенная поверхность потемнела, прежде чем вспыхнуть пламенем.

— Вы должны вернуться в джунгли. Завершить вашу работу на Западном пути.

— А на Южном я уже закончил?

— Нет. Закончить вообще невозможно. Помните, что Волшебный Круг — это круг. Огромная спираль. Вы вошли в мистический мир и столкнулись с элементами вашего прошлого. И начали сбрасывать кожу рационального мышления, которую носили все эти годы. Прошлое ослабило свою хватку на вас, и смерть ходит за вами, как тот кот.

Он слегка перевел глаза, и я обернулся и посмотрел через плечо в темноту.

— А еще есть этот орел, он все выжидает, чтобы броситься на вас и терзать. Вы должны вернуться к Рамону, вернуться к той лагуне.

Я кивнул, но Антонио покачал головой с сомнением.

— Не дурачьте себя, — сказал он. — Не думайте, что если вы помирились с вашим прошлым и освободили себя от страха смерти и от страха перед будущим, то вы уже живете жизнью воина и вступаете смело в свое настоящее, как человек силы. Пусть простота этой теории не станет вашей ловушкой. Настоящее не длится. Оно становится прошлым уже в то мгновение, когда мы еще наслаждаемся им. Вы пока что стоите в тени тайны. Это тень, которую отбрасываете вы. Ваша тень. Но человек силы и знания ходит по снегу, не оставляя следов. И не отбрасывая тени.

Он улыбнулся мне, глядя поверх костра.

— Многие, кто путешествовал по Волшебному Кругу, соблазнились его силой. И очень немногие завершают Круг, обращаются с древними предками и их знанием на Северном пути и превосходят их силу на Восточном пути, чтобы, наконец, стать людьми знания, детьми Солнца. И если вы хотите, чтобы метафора оказалась буквальной, обратите внимание на одну вещь, которая не отбрасывает тени.