— А Курцман?
— Курцман в Сингапуре.
— Где?!
— В Сингапуре. С пятнадцатого июня.
— Что он там делает?
— Он там теперь наш агент.
— Н-да, — задумался Кессель. — Как быстро все это случилось!
— Ну, на самом деле не так уж быстро. Курцман давно туда просился. Просто сейчас его просьбу удовлетворили. Точнее, удовлетворил Карус.
— Кто?!
— Карус.
— Тройной агент Карус?
— На вашем месте я бы больше не употреблял этого выражения. То есть, со мной-то можно, я ведь практически уже на пенсии. Но больше ни с кем. Карус теперь на месте Хизеля.
— А Хизель?
— Понятия не имею. Исчез в неизведанных лабиринтах Пуллаха. То есть для нас с вами неизведанных, конечно.
— Теперь я вообще ничего не понимаю: ведь Каруса разоблачили как тройного агента! Как же он сумел…
— Я ведь вам тогда еще сказал: на секретной службе никогда не знаешь, где тебе повезло, а где нет. Карус чистосердечно признался. во всем раскаялся и заложил, если я не ошибаюсь, двадцать шесть чешских и восемнадцать египетских агентов, которых либо уже арестовали, либо еще пытаются перевербовать… Короче, лучшего и преданнейшего сотрудника сегодня во всем Пуллахе не найти. Он ведь знает, что с ним могут расправиться в любую минуту.
Кесселю поневоле вспомнилось все, что ему говорил д-р Шнапслер. Некоторое время он молчал, помешивая ложечкой кофе. Объявили посадку на рейс, которым Гюльденберг хотел лететь обратно в Мюнхен.
— Выходит, падение Каруса обернулось его взлетом, — сказал наконец Кессель.
— Выходит, так, — подтвердил Гюльденберг.
— И первое, что он сделал, это удовлетворил просьбу Курцмана насчет Сингапура. Вероятно, в благодарность?…
— В благодарность? В отместку! Сколько лет Курцман тиранил Каруса, шпынял его и измывался как хотел…
— Но вы же сказали, что Курцман сам просил перевести его в Сингапур?
— Да. Но не агентом. Курцману хотелось стать начальником отделения, так сказать, послом БНД в Сингапуре, а не мальчиком на побегушках. А теперь он там побегает. Карус не разрешил ему даже взять с собой Штауде.
Гюльденберг встал и поискал глазами официанта.
— Не нужно, господин фон Гюльденберг, я сам заплачу, — сказал Кессель. — Давайте я провожу вас — Барон взял портфель и газету и снова перекинул плащ через руку.
— А что будет со мной, то есть с «Букетом»? — спросил Кессель.
— Поскольку отделение А-626 ликвидировано, точнее, будет ликвидировано с первого июля, то отделение А-626/1 тоже перестанет существовать. Скорее всего, его переподчинят кому-то другому. Я точно не знаю. Скорее всего, Карус скоро сам к вам явится — или, по крайней мере, пришлет своего человека.
Кессель расплатился с официантом. Барон широкой неспешной походкой двинулся к зоне вылета. Кессель догнал его.
— Да вы не волнуйтесь, — сказал Гюльденберг, когда они уже стояли перед загородкой, — работайте себе дальше. Ну и, конечно… Вы ведь поддерживаете связь с вашим дядей?
— Да… Хотя фактически нет, — ответил Кессель. — С тех пор как я в Берлине, мы с ним больше не общались.
— Тогда я сам с ним свяжусь, причем в самое ближайшее время. Понимаете, ваш дядя… Я, правда, тоже многого не знаю, но он сейчас… — Барон снова поискал нужное выражение, — словом, все эти события в какой-то мере коснулись и его. У Каруса с вашим дядей старые счеты, и теперь Карус хочет ему отплатить. Причем у Каруса, судя по всему, есть высокий… Даже очень высокий покровитель в руководстве, и этот покровитель принадлежит, так сказать, к другой фракции. не к той, которую поддерживает ваш дядя. Хотя пока, конечно, позиция у вашего дяди очень прочная.
— Прямо голова кругом идет, — признался Кессель.
— И вот еще что, господин Крегель, — добавил барон, — Мне-то опасаться нечего, я, так сказать, уже на пенсии. Но для вас, наверное, будет лучше рассматривать мои слова не как служебную, а как сугубо частную информацию.
— Ах, даже так, — растерялся Кессель.
— И мой сегодняшний визит — тоже.
— Да, понятно. — кивнул Кессель.
— И последнее: с
— Спасибо, господин фон Гюльденберг, — пробормотал Кессель.
— Не за что, — ответил Гюльденберг и, помедлив минутку, протянул Кесселю руку: — Прощайте, господин Кессель (он так и сказал: «Кессель», а не «Крегель»), и всего вам доброго.
Гюльденберг быстро пожал Кесселю руку, повернулся и исчез за загородкой.
Официальные известия о новом положении дел не заставили себя ждать. Уже со следующим курьером Кессель получил бумагу («Секретно. Только для начальника отделения»), в которой сообщалось о ликвидации отделения А-626. Отделение А-626/1 пока сохраняло старый номер, но подчинялось теперь непосредственно Центру, то есть, судя по всему, самому Карусу. Кессель подколол бумагу в папку с надписью «Секретные документы» и убрал обратно в сейф, где, кроме нее, хранились только его рукописи. Единственный ключ от этого сейфа Кессель носил со своими собственными ключами.
Затем он пошел к Эжени и попросил напечатать для него заявление на отпуск на август. Школьные занятия у Жабы заканчивались 27 июля. Поскольку праздник 17 июня в этом году пришелся на пятницу, Кессель провел в Мюнхене целых три дня, до воскресенья. Он узнал, что бабуля Вюнзе разругалась с сыном и поедет отдыхать с подругой в Бад-Зальцшлирф. Возможно, это будет не подруга, а сестра, с которой она пока, правда, тоже не разговаривает, но к августу они, Бог даст, помирятся. Дедуля Вюнзе поехал по делам фирмы в Америку и вернется только осенью. Так что семейного отпуска в этом году не будет.
— Надеюсь, ты рад, — закончила Рената, — что в отпуск мы поедем одни.
—
— Только мы и Зайчик.
— Понятно, — вздохнул Кессель.
Потом ему все-таки удалось уговорить Ренату поехать хотя бы не на юг, не в очередную Испанию или Грецию, а на Северное море. Кессель предложил Спикероог — маленький остров, на котором запрещено держать собак. Ренате это даже понравилось.
В ночь на день рождения Крегеля (и Егермейстера), то есть в ночь с 28 на 29 октября 1977 года, с пятницы на субботу, Кесселю приснился странный сон, понять значение которого он так и не смог. В этом сне, о котором Кессель вспоминал потом еще очень долго, возможно, из-за событий того невероятного дня, ему приснилась супница. Сонник отозвался на слово «супница» загадочной фразой: «Честь — это успех плюс характер. Счастливое число — 102». Хотя это, конечно, была не совсем супница, а, скорее, целая ванна, наполненная то ли густым супом, то ли каким-то соусом. Вообще все это выглядело очень странно, и Кессель помнил только, что собирался принять ванну. Судя по всему, они — хотя Кессель, «прокручивая»
