«Он нас унижает!»
«За кого он нас принимает!»
«Что он себе думает?!»
«Это возмутительно!»
– Одиночество! – крикнул Заратустра, и эхо этого слова тысячекратно огласило пещеру.
Все стихли, испуганные.
– Я произнёс вам слово, многое ли вы поняли? – сказал Заратустра серьёзно и, дав мне знак следовать за ним, вышел из пещеры.
Окружённый сиянием звёзд, он обратился ко мне:
– В странную пещеру превратили они мой дом! Одна пещера стала многими, одно эхо стало множественным, – он выглядел бесстрастным.
Сказав это, Заратустра лёг на землю, и взор его утонул в ночном небе. Я поступил также. Земля была тёплой, казалось, она дышала, а купол неба спадал на меня шёлковым покрывалом.
– Унижение и возвышение – вот чем занят человек – игрой глупости и чванства. Самые страдающие собрались в этом кругу и ждут от меня сострадания. Но сострадать можно только страданию, и нельзя сострадать страху, глупости или боли. Но где же вы видели страдание, свободное от страха, глупости или боли?
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
А в это время в пещере спорили собравшиеся:
– Будущее темно, мы должны готовиться к смерти! – говорил прорицатель и нервно стучал сухими пальцами по круглому колену.
– Мир погибает, нам следует погибнуть, чтобы спасти его! – срываясь, кричал совестливый духом.
– Глупости! Мы просто должны научится его языку, мы должны уметь разговаривать с миром. Мы сможем договориться! – перебивая совестливого духом, раздражённо вопил добровольный нищий.
– Прежде мы должны определиться с тем, кому мы поручим выводить нас из тупика! – настаивал король справа.
– Он должен взять на себя всю полноту ответственности! – визжал король слева. – Нам нужны гарантии!
– Безумцы, куда вы собрались идти?! Прежде нам следует найти основание! Но где же его искать? – сокрушался чародей.
– Покаяние, покаяние! Вот чего недостаёт нам, собратья! Начать нужно с покаяния, нужно признать все наши прегрешения! Искупления, вот чего не достаёт нам – искупления! – вопил, никого не слыша, дающий благословение.
Безликая тень колыхалась по стенам пещеры:
– Всё пусто, всё тлен, всё бессмысленно! – доносилось, словно со дна колодца. – Все ваши усилия тщетны! Вам следует переступить через самих себя, вы должны умереть – вот ваш единственный путь!
– Неправда! – громогласно ответствовал ей безобразнейший. – Ты лжёшь! Мы обмануты, но мы не бессильны! Мы способны на всё! Мы должны только захотеть! Да, человек должен умереть, но для того, чтобы жил сверхчеловек!
Перепуганные ослиные головы наперебой кричали: «И-а!», «И-а!». Постепенно этот отчаянный крик стал напоминать металлический скрежет пилы. Это ужасное, чудовищное лязганье, резкое и однообразное, пронзительно грубое, вырвавшись из пещеры, заставило меня вскочить на ноги. Меня словно обожгло, обдало жаром, я стал задыхаться.
«Чёрт, опять приступ! Опять это удушье!» – всё моё существо, измученное, усталое, застигнутое врасплох, металось, рвалось от отчаяния, от безысходности. Проступили слёзы, тоска накатила, ударила.
Превозмогая эту предательскую тяжесть, что так бессовестно, так гадко, так подло сдавила мне грудь, я зарыдал, зарыдал из последних сил. «Господи, даже на
Слёзы градом катились по моему лицу, и, наконец, боль, тупая до остроты, пронзила меня, как вертел, как кол в руках заправского палача, пронзила и безжалостно выдавила из меня мучительный стон, крик, шёпот, шипение...
Начиналась судорога – эта отвратительная, ни с чем не сравнимая физическая немота.
Я умирал. Но вдруг, вдруг перед моим искорёженным судорогой лицом, перед моими глазами, что непроизвольно, как полоумные, как загнанные в клетку хорьки, бились о стенки костных орбит, проскользнула тень, нет, даже не тень, ладонь, да, широкая ладонь, рука Заратустры!
Я закашлялся, словно нечаянно поперхнувшийся, осел на траву и задышал. Приступ прервался.
– Всё хорошо. Ничего не бойся. Ты же умеешь ничего не бояться, – шепнул мне на ухо Заратустра, подхватил моё непослушное тело на руки, отнёс его в пещеру и положил поближе к огню – мне было холодно.
О ВЫСШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Cпорившие замолчали и с удивлением смотрели на Заратустру, он же выглядел совершенно спокойным и размеренно начал свою речь:
«Вы хотели быть великими людьми, но кто же сумел из вас прежде быть просто человеком? Не перепрыгнули вы через голову, нет, вы сломали себе шею! Опершись на пустоту, упали вы в пропасть».
«Имя одиночеству: жадность!
Худо не то, что вы неравны, высшие люди, худо то, что говорите вы: «Мы равны», – и не верите этому.
У лгущих длинные уши, но одни лгут по природе своей – от незнания, а другие – из страха. Потому осёл милее мне любого мудреца с длинными ушами, ибо не смакует он своё одиночество.
Равенство, высшие люди, нашли вы в одиночестве вашем. То, что полагаете вы залогом избранности вашей, – оплот безликости, а то, к чему стремитесь вы, уже утрачено вами».
«В утверждениях ваших, высшие люди, я слышу лишь отрицание, в стремлениях ваших – бегство, в победах – поражение.
Кто ж лучше из вас: тот, кто хотел быть господином над миром, или тот, кто над собой хотел властвовать? Есть ли разница, на какую сторону надеть протёртое платье?
Это зовёте вы совершенствованием, высшие люди!»
«Данное вам вы решили презреть, высшие люди, ради большего, ради высшего. Но тот, кто был последовательным среди вас, нашёл, наконец, что стремились вы к пустоте.
И теперь заверяете вы, что всё тлен, всё пустое и ничего не нужно. Так вы оправдываете немощь свою, бессильные её хотя бы признать. Так что и теперь вы лжёте, как и тогда лгали! Одиночество – вот единственное убежище ваше, глашатаи пустоты!
Не хотели вы подчиняться, а хотели свободы и великих свершений. Но знаете ли вы, неразумные, что для самого себя сделал Прокруст своё ложе? Так вот вам ваше свершение – пустота, ибо подчинились вы, слабосильные!
Плох путешественник, на ногах стоять не умеющий! И тот, кто не умел обладать дарованным, тот не
