Мы, значит, армяне, а вы на гобое

Но и к той после полуночи придет давний приятель — жена у него почти парализованная, чокнется с ней, поправит подушку, подоткнет одеяло, подарит шоколодного Деда Мороза — и к Лариске. Не с родителями же встречать…

Птицына по части сыска и следствия, конечно же, могла заткнуть своего милиционера глубоко за пояс. Она обсуждала с Анной — кто мог позариться на деньги, отложенные на Новый год. Прежде всего предстояло вспомнить, кто бывал в доме за те три дня, что протекли между закладкой заначки под белье мадам Птицыной и обнаружением пропажи. Заходила по-соседски агроном Валька, пили кофе на кухне, по чуть-чуть кагора, так, по стаканчику; но Валька наверх не поднималась, это точно. Была в выходные Танька со своим бойфрендом, как она его называла, — кургузым, на голову ее ниже, пареньком пэтэушной наружности и с походкой сантехника, у которого слишком много вызовов. Танька с ним не жила, еще девочка, была отчего-то уверена мамаша, просто помогала однокласснику избавиться от наркотической зависимости — тот теперь курил травку, а до двенадцати нюхал клей. Наконец, в спальне всякую ночь спал милиционер Птицын — и это все постояльцы. Птицын на строгий вопрос жены отвечал: ты, мать, чего, чего ты, Хель, совсем… И ему можно было верить: он никогда без спроса не брал из дома денег, правда и своих не давал, оставлял на кармане. К тому же, какой ему резон — пить на Новый год на эти деньги ему же и предстояло. Оставался Танькин френд бой, как выражалась Птицына, — впрочем, он ночевал внизу, а Танька наверху, в своей комнате, но он к ней заходил и утром, и днем, о чем-то шептались. «Но как он догадался, где я спрятала? — недоумевала Птицына. — Он же совсем тупой. Как… как шляпка от гвоздя…»

Ну да, не сразу сообразила Анна — очень уж неожиданным было сравнение, — сам-то гвоздь острый, а шляпка действительно тупая. И сказала:

— А не могла Татьяна взять?

— Да что ты! — ошарашенно посмотрела Птицына. — Или ты думаешь…

И, поскольку Анна была матерью взрослой дочери, она ответила уверенно:

— Ну, во-первых, она, конечно же, с ним подживает. И скорее всего для него-то и взяла — на анашу. — И проявила неожиданную осведомленность: — Сейчас один косяк знаешь сколько стоит!.. Да и вряд ли он только травкой балуется… Его, дубину, никакая травка не возьмет.

— А чем еще-то? — спросила Птицына не без страха.

— Ну, чем? Героином колется, должно быть. Герычем, как они говорят.

— А может, этим — экстазным?

— Экстази — это так, для дискотеки, баловство для девочек…

— Но шприцы-то заразные. На них СПИД, — с ужасом прошептала Птицына.

— Ну они нынче ученые, используют одноразовые.

Птицына смотрела на Анну, но не видела, считала в уме.

— Знаешь, а ведь она просила у меня. Недавно. Чтоб с девчонками в кафе… Я не дала, конечно, не2чего… Ах, она у меня! — рванулась было Птицына. Но осела. — Я ей покажу экстазы, нет, эта замуляка у нас не проскочит, это у нас не прокатит, — прошептала.

В результате этого разговора родился семейный вердикт: никаких френдов и боев, никаких новых годов у подружки, в первых же числах января — к гинекологу, потом к репетитору, нет — к двум, она же в математике ни бум-бум, будет поступать в Академию экономики к Шохину: как все…

2

Ближе к празднику Коттедж стал оживать.

Под самый Новый год, днем тридцатого, опять разразилась оттепель, и вся округа набрякла и потекла. Гобоист поздно проснулся и вышел на балкон — воздух был тепл и сыр, пахло оттаивающими смолистыми стволами сосен. Внизу он обнаружил смутно знакомую фигуру. Невысокий рыжеватый человек — был он без шапки, в одном свитере — все заглядывал в его подвал, куда вели крутые ступеньки сбоку крыльца. И Гобоист вспомнил: это же Гамлет, друг Артуровой сестры, а может, уже и муж, был на юбилее Каренчика. Он поздоровался.

— Иди сюда, что дома сидишь! — вместо приветствия крикнул Гамлет. Быть может, у них в армянском языке вообще нет вы. Или вы — это когда других несколько. Гобоист спустился к нему, Гамлет протянул руку.

— Как сам? — И без паузы. — Я вот смотрю твой подвал, — сказал Гамлет. — Хороший подвал. Метров шестьдесят?

— Ровно шестьдесят, — подтвердил Гобоист.

— Ну вот примерно тебе сколько за твою трубу платят? Ну штуки две в месяц, не больше?

— Не больше, — опять согласился Гобоист, удивляясь и развлекаясь. Этот нелепый разговор отвлекал его от внутренней дрожи и тревоги, в которой он находился все последние дни, с которой и в это утро проснулся. Он разглядывал своего доброхота, у того был полон рот золотых коронок и какой-то ускользающий взгляд. Сидел, решил Гобоист, как пить дать сидел, — вид у Гамлета был определенно лагерный.

Гамлет, в отличие от других родственников Артура, говорил почти без акцента.

— Я думаю, здесь хорошо нутрий держать.

— Это кто такие?

— Крысы, водяные крысы. На шубу нужно десятка два. Держать их просто: клетки от пола до потолка. Температура самая умеренная, света много не надо. Жрут мало, хорошо плодятся. Здесь поместится… — И он быстро забормотал, шевеля губами, бормоча что-то вроде шестьдесят на пятьдесят, проход метр двадцать… — Высота какая?

— Какая высота? — изумился Гобоист.

— Потолка. В рост выходит?

— В мой — выходит. И еще остается.

— Два пятьдесят положим… — И опять зашевелил губами. — Ну вот, приплод раз в три месяца, это — триста с небольшим шкурок, сто шуб… Вы с Анной будете иметь, если сырыми сдавать, штук пятнадцать баксов в квартал с одного подвала… Да, немного, это не канает, — тут же вроде и несколько расстроился Гамлет и стал смотреть вдаль.

Тут из двери Артура показалась Анжела. Стреляя глазами из-под утяжеленных тушью ресниц, шевеля примерным низким армянским задом, она несла на подносе две высоких винных рюмки, полных до краев водки, сыр, зелень и лаваш.

— Мужчины, закусите, а потом милости просим к столу. — И уплыла.

— Нет, здесь навар не тот, — сказал Гамлет, держа рюмку. — Будем.

Он махнул, Гобоист сделал лишь глоток — по привычке.

— Перепелки лучше, — сказал Гамлет, жуя сыр. — На одних яйцах крутанешься, любой ресторан с руками берет. У меня книжка есть по разведению, я тебе привезу… — Он задумался. — Вот только они сырости не любят. А у тебя там сыро. Надо будет вентиляцию ставить… Нет, тоже не в масть…

И Гамлет опять как-то драматически задумался: на взгляд Гобоиста у него и лицо было не армянское, так — интернациональное, с глубокими волевыми складками у тонких губ.

— Лучше грибы, — сказал, наконец, Гамлет. — Шампиньоны или вешенки. Надо посчитать. Ты думай пока. Увидимся еще. Я помогу все прикинуть на бумажке с карандашом.

Он отвернулся и, в задумчивости оглядывая местность, не спеша, как с инспекцией, стал удаляться. Быть может, он не мог сам пойти в дом: он был старше Артура, и младший должен был по армянскому этикету пригласить его за стол со всем уважением. Все так, но мужским чутьем Гобоист понял, как неловко Гамлету пребывать здесь в неясном качестве друга незамужней сестры и что жениться тот, разумеется, не собирается, хотя бы потому, что с прежней женой не разведен… Тут откуда-то из-за дома выскочил Арафат и бросился в сторону Гобоиста с рыком, будто прочел его мысли, зверски ударился широкой грудью о железную сетку. Псина за осень заматерела, погрузнела и оскотинилась — рычала даже на жену Артура Нину, скалилась на гостей, уважала только старуху — за корм. И признавала в Артуре хозяина.

Гобоист отпрянул от неожиданности. И поглядел собаке в глаза. Арафат скалился и рычал, пасть его уж пенилась: мы, значит, собаки, а вы на гобое, — прочел Костя в собачьих,