оставались деревья и угасающий костер, защищавший от холода ночи.
Это не первый подобный сон. Были и другие, наполненные перемешанными образами незнакомых мест и лицами чужаков, хотя на сей раз наваждение выглядело реальнее, чем раньше. Монах ощущал тепло огня у ног и влажную землю под ступнями. Ему было холодно, живот сводило от голода. Чувствовалась вонь от лохмотьев, в которые был одет, и боль во всем теле. Кожа чесалась — много времени прошло с тех пор, как он мылся.
Что же происходило тогда? Последние отчетливые воспоминания касались коллегии и брата Никоса.
Неужели все эти странности из жизни после смерти? Джосан никогда не боялся умереть. Может, сны — испытание, которое нужно пройти? Преодолеть, чтобы доказать всем, что может вернуться к своему обычному статусу? Тогда здесь есть смысл. Вряд ли ему хватит воображения, чтобы представить, что можно опуститься ниже, чем сейчас Но почему Боги так поступают с ним? Конечно, они знают грешников достаточно хорошо, чтобы судить. Да и ничего стоящего монах не узнал, пока жил с крестьянами.
Есть ли вероятность, что видения — результат наркотического опьянения? Его тело находится в безопасности в Каристосе, а разум витает в безумии? Или именно сейчас первое реальное пробуждение, а прошлые сны — вовсе и не сны, а воспоминания жизни, которую он ведет сейчас.
Дрожь пробежала по телу, когда Джосан вспомнил рассказы няньки об одержимых дьяволом, о людях, чьими душами овладело зло. Легко насмехаться и подшучивать над подобными рассказами, когда сидишь в знакомой обстановке, и повсюду горит свет, и нет темных углов. Теперь монаха интересовал лишь один вопрос: где истина, а где выдумка?
Хотя есть ли в этом смысл? Будь то сон наяву либо бесчеловечное испытание, Джосан все равно преодолеет все трудности. Если он дремлет, то постарается контролировать ситуацию, пока не проснется. Ученый не позволит себе опуститься до незнания. Даже сейчас ужас эхом отзывался по всему телу, и беглец представил, что это демон борется внутри, чтобы поскорее вырваться на свободу. Если проверка, тогда монах докажет, что достоин возвратиться в мир, оставшийся позади. Все просто, пока безумие, скрывающее в недрах разума, не поглотит его полностью.
А если это чей-то заговор, направленный на полное уничтожение Джосана, то он найдет предателей и проследит чтобы те были наказаны за грехи.
Чтобы оставаться в живых, нужна пища. Путник исследовал заплечный кожаный мешок, лежащий рядом, однако нашел только завернутый в тряпицу кинжал и пригоршню грязи. Он хотел в ярости выбросить сгусток, как вдруг почувствовал запах сушеного овса. Когда бедняга поднес кулак ближе к глазам, то заметил несколько семян. Любая лошадь отказалась бы от такого кушанья, но выхода не было, и Джосан заставил себя съесть горсточку, а потом промочил горло остатками воды из бурдюка на поясе.
Монах внимательно осмотрелся по сторонам, однако облака покрывали луну, как саваном, и дальше своего небольшого убежища он ничего не видел. Неподалеку должен пролегать торговый путь, но придется дождаться утра, чтобы к нему выйти.
Дорога приведет к людям, а где люди — там еда. У странника нет денег, зато имеются знания, с помощью которых можно получить все, что захочется. Потом он отправится на поиски ответов. А пока нужно собрать хворост для костра. Поддержание огня обеспечит теплом и заставит мозг сфокусироваться на проблемах. Спать нельзя. Есть только один шанс освободиться, и Джосан не мог его упустить.
Джосан вздрогнул от шипения, доносившегося от костра, на котором жарился цыпленок, а потом в замешательстве потер глаза. Он научился зажигать огонь, но чтобы призвать курятину из ниоткуда?
Беспокойство выросло, когда монах осознал, что в округе нет деревьев. Он находился на лугу, и круг утоптанной земли указывал, что и другие путешественники воспользовались этим местом. Но как странник оказался здесь? Последнее воспоминание — ужасный день, проведенный под дождем в грязи, и лагерь на ночь под соснами, а потом — пустота.
Беглец помнил, как пытался вызвать древнюю магию. Неудачи следовали одна за другой, он обратился к гневу, а после — ничего.
Будто он все проспал, хотя, судя по всему, вовсе и нет. Видимо, Джосан путешествовал, а по ощущению тяжести в руках, даже и трудился день либо два. Жарившийся на вертеле цыпленок — результат трудов или нового открывшегося таланта — воровства?
Желудок скрутило, когда ученый представил, как долго путешествовал, ничего не осознавая. Один день? Два? Или дольше? Где он был? Что делал? Какой дух овладел его телом?
Без присмотра цыпленок начал подгорать и высушиваться, а на Джосана накатила волна ужаса. Что же это за безумие, которое овладевает душой? Раньше монах винил в обрывочности воспоминаний лихорадку, а вдруг болезнь не причина? Что, если им не впервые овладевает сумасшествие?
Факты из прошлой жизни, казавшиеся правдой, теперь исчезали один за другим, обнажая страшную неизвестность.
Джосан начал путешествие, чтобы добраться до ответов, веря, что лучше знать истину, несмотря ни на что. Теперь уверенности не осталось. Зачем нужны откровения? Возможно, монахи ошибались. Возможно, существуют вещи, которые лучше оставить неизведанными.
Хотя существует и еще одна вероятность: а вдруг он уже познал правду, и именно она повредила разум? Часть его, та, что умела призывать огонь и управляла Джосаном несколько последних дней, — вдруг это и есть истинное «я». Раздавленный весом какого-то ужасного знания, Джосан предпочел спастись бегством в неизвестное. Прожитые часы — иллюзия, собственное «я» — обман, а настоящая сущность спит, защищенная от последствий.
Если такова правда, тогда поиск ответов наверняка его уничтожит.
Глава 9
Удерживая кобылу под уздцы левой рукой, Майлз рискнул правой шлепнуть ее по морде.
— Полегче, девочка, полегче.
Лошадь недовольно надула ноздри и протанцевала несколько шагов назад, показав, что не в настроении принимать столь неумелые ухаживания. Обычно с животными конюх обращался умело: прочная палка, и даже самый упрямый мул становится как шелковый. Однако на сей раз кобыла попалась непростая. Выращена специально, чтобы носить на себе императорских гонцов, родословная именитее и древнее, чем его собственная. Эта лошадь требовала уважения согласно родовитым предкам, будто настоящая леди.
Майлз снова потянул за поводья, заставляя кобылу двигаться. Ее бока лоснились от высыхающего пота, нужно обязательно вывести аристократку на прогулку, чтобы освежиться, а потом тщательно вытереть насухо. Не то чтобы хозяин совершенно не интересовался ее состоянием, он просто спешился и кинул поводья Майлзу, уверенный, что их поймают. Императорский камзол давал понять, что всадник считает ниже достоинства задумываться о столь мелких проблемах, как забота о животном. Как только гонец пообедает, он потребует свежеоседланную кобылицу и умчится дальше по государственным делам.
— Извините, — прервал размышления конюха мужской голос.
Майлз оглянулся и увидел у входа в конюшню человека. Высокий и тощий, как жердь, плащ висел на нем как на вешалке, а всклокоченная борода указывала на долгие недели тяжелой жизни.
— Извините, — повторил мужчина, — у вас есть работа? Я готов выполнять любые поручения за еду.
Конюх не ожидал подобной вежливости от попрошайки. А помощь ему действительно нужна. У предыдущего владельца было два помощника, однако оба отказались работать на Майлза, и до сих пор замены не нашлось. По большей части он справлялся сам, но иногда, например, как сегодня, подмога необходима позарез. Один человек не в состоянии позаботиться о загнанной кобыле и оседлать другую, чтобы наездник смог уехать без промедления.
Тем не менее неумелая помощь хуже ее полного отсутствия. Хозяин постарался, чтобы в голосе не прозвучало расстройство, и ответил:
