– Нет, – сказала женщина. – Запах кукуи помешает духам учуять вас. Они не любят плохих запахов.
– Думаю, сегодня они нанюхаются их на всю жизнь, – сказал мистер Клеменс, скривившись от отвращения, когда женщина принялась лить зловонную жидкость ему на руки.
– Разотрите по всему телу, – велела она.
– Воняет хуже скунса, – брякнул корреспондент, но подчинился.
Настала моя очередь. Женщина пролила на меня масло торжественно, словно совершала какой-то обряд. Может, так оно и было – в языческом смысле.
– Разотри, – повторила она, и я принялась втирать масло в плечи, груди, живот.
Ощущение было бы довольно приятным, если бы не непереносимый запах.
Отступив на шаг, женщина полюбовалась нами.
– Очень хорошо. Вы пахнете, как мертвые хаоле.
– А что, – осведомился мистер Клеменс, – мертвые хаоле пахнут хуже, чем мертвые гавайцы?
Женщина не ответила. Она ни разу не улыбнулась, словно этого не позволяло ее высокое положение.
– Берегитесь кабана, – сказала она неожиданно.
– Прошу прощения? – переспросил мистер Клеменс.
– Пауна-эва и Нанауэ спят, хотя сон у них чуткий. Ку вряд ли учует ваш запах из-за масла кукуи. Но если вы встретите Камапуа, он надругается над тобой, вахте, и съест твою хихио.
– Съест мою хихио? – Я задумалась над возможным значением этого гавайского слова, но ни одно из них не показалось мне привлекательным.
– Твою блуждающую душу, – последовал ответ. – Душа становится хихио, когда покидает кино… тело. Если Пауна-эва убил вашего друга-кахуну, там будет его лапу.
– Лапу?
– Его дух.
– Значит, в Милу мы можем встретить хихио, или души живых, и лапу, или души мертвых? – спросила я.
– Да. Если вы выведете их, хихио вернутся в свои тела, а лапу отправятся туда, куда отправляются души хаоле после смерти.
– Куда? – спросил мистер Клеменс.
Женщина в первый раз улыбнулась.
– Почему ты меня спрашиваешь? Ты же хаоле, а не я.
Мистер Клеменс хотел спросить еще что-то, но тут женщина вручила ему моток и пустой кокосовый орех.
– В этот орех вы спрячете души хаоле.
Мы с сомнением посмотрели на орех, но промолчали.
– Привяжите лиану хорошенько, – сказала женщина. – Это ваш единственный путь назад.
Мистер Клеменс приблизился к расщелине, и я, все еще стыдясь своей наготы, присоединилась к нему.
– А к чему ее привязать? – спросила я. – До деревьев она не достанет. Может быть, к одному из камней?
Мистер Клеменс хотел что-то сказать, но тут мы уловили едва заметное движение воздуха и повернулись. Молодая женщина исчезла. В десяти ярдах от нас стоя спали привязанные лошади. За ними к океану уходили бесконечные лавовые утесы.
Сохрани мы в тот момент хоть крупицу здравого смысла, нам следовало бы немедленно одеться и ехать прочь. До заката мы могли бы достичь Коны и сообщить властям обо всем случившемся. Они послали бы людей за телом преподобного Хеймарка.
Но здравого смысла у нас не осталось. Мы стояли обнаженные посреди лавового амфитеатра и готовились к спуску в языческое Царство мертвых.
Мы подошли к расщелине, и мистер Клеменс привязал лиану к одному из камней. С ловкостью, выработанной долгим опытом, он навязал на конце ее несколько узлов, позволяющих держаться. Осталось ярдов пятнадцать свободной длины.
– Мисс Стюарт. – Он повернулся ко мне. – Я все еще считаю, что могу пойти один.
– Ерунда. Вы же слышали – должны спуститься мужчина и женщина.
Мы посмотрели друг на друга и молча согласились с тем, что у безумия свои законы, которые лучше не нарушать.
Мистер Клеменс взял свободный конец лианы, но замешкался, не решаясь набросить его мне на плечи. Я догадалась, какие противоречивые чувства его обуревают, и сама обвязала веревкой грудь и плечи. Мистер Клеменс, покраснев, все же решился покрепче затянуть узел.
Чтобы рассеять напряженное молчание, я сказала:
– Мистер Клеменс, я думаю, насколько права пословица «Одежда делает человека».
– То есть?
– Люди без одежды вряд ли могут рассчитывать на влияние в обществе.
После секундного молчания громкий смех моего спутника заглушил шум прибоя.
– Тише, – сказала я, – или вы разбудите Пауна-эву.
– Или Ку.
– Или Камапуа.
Мы продолжали улыбаться, и тут я почувствовала, как вокруг нас распространяется какая-то энергия. Может быть, это было воодушевление, подобное тому что испытывают солдаты перед битвой, но мне показалось, что в этом присутствует что-то еще.
– Мисс Стюарт, – сказал корреспондент, – это напоминает мне пожар в Сан– Франциско. На четвертом этаже горящего дома находилась женщина, и все потеряли головы и не знали, как ей помочь. Все, кроме меня, – я заметил привязанную рядом лошадь, мгновенно отвязал ее и бросил веревку той женщине, а потом крикнул ей спасительный совет.
– И что же вы крикнули? – спросила я, стоя на краю расщелины.
– Я крикнул: «Прыгайте! Я вас поймаю!»
Мы постояли еще мгновение, чувствуя, как странная энергия окружает нас подобно сиянию.
– Спускайтесь, мисс Стюарт, – тихо сказал он. – Я вас держу.
Я перешагнула край расщелины и ступила в пустоту.
