огней. У меня страшно болела голова, а рыбаки на берегу гонялись за мной, вымогая доллары, делая при этом вид, что со мной приключилась беда, и они мне помогают: перетаскивали меня на плече, пытались делать искусственное дыхание. Я дал им несколько мокрых бумажек. А когда они начали растирать меня водкой, тут уж я просто вышел из себя, и врезал одному из них. Только тогда они удалились, несколько обиженные, а я снял номер в гостинице Холидей-Ин.
Всю ночь мне не удавалось заснуть, похоже, что из-за разницы во времени, я лежал в постели и смотрел телевизор. CNN в прямом эфире отслеживало операцию спасения пассажиров самолета, что было несколько волнительно. Я видел разных людей, которых запомнил по очереди в туалет, как их вытаскивают из воды в резиновые лодки, как они улыбаются в видеокамеру и машут на прощанье. По телевизору вся эта операция по спасению выглядела как-то страшно солидарно, всех сближая. В конце концов, выяснилось, что кроме одной девочки, никто не погиб, да и она, как обнаружилось, была лилипутом, которого разыскивал Интерпол, так что катастрофа производила очень приятное впечатление. Я встал с кровати и пошел в ванную. Даже оттуда я мог слышать, как весело и фальшиво поют спасенные. И на секунду, из пропасти моего заточения в этом убогом номере, я представил себя там, вместе со всеми, вместе с моей Шели, пристегнутым к днищу спасательной лодки и приветственно машущим в видеокамеры.
Моя обнаженная девушка
На улице палит солнце, а внизу на газоне — моя девушка, голышом. Двадцать первое июня, самый долгий день в году. Все, кто проходит мимо нашего дома, смотрят на нее. Некоторые даже изобретают причину остановиться — им, к примеру, приспичило завязать шнурки, или они вступили в дерьмо и срочно требуется соскоблить это с подошвы. Но есть и такие, которые просто останавливаются, без всякого повода, прямые такие. Один даже посвистал ей, но моя подруга не обратила ни малейшего внимания, потому что пребывала в самом интересном месте книги. И этот свистун подождал минуту, увидел, что чтение продолжается, развернулся и ушел ни с чем. Она много читает, моя девушка, но никогда раньше не делала этого на улице, в таком виде. А я сижу на нашем балконе на третьем этаже, фасад, и пытаюсь понять, каково мое мнение по этому поводу. Я что-то не в ладах с этими мнениями. По пятницам, бывает, собираются у нас приятели и яростно спорят о всевозможных предметах. Однажды даже кто-то подхватился посреди разговора и в сердцах удалился, а я все это время тихонько сижу рядом с ними, смотрю телевизор с выключенным звуком и читаю себе титры. Иногда, в пылу спора, кто-нибудь может спросить меня, что я по этому поводу думаю. Тогда я, чаще всего, делаю вид, что размышляю и несколько затрудняюсь облекать мысль в слова. И всегда находится желающий воспользоваться паузой и разразиться своими собственными построениями.
Но там идет речь о точке зрения по отвлеченным вопросам, политике и так далее, а здесь, как бы то ни было, моя девушка, да к тому же еще и голая. Очень хорошо было бы, я думаю, чтоб у меня все-таки имелось мнение. Рабиновичи как раз открывают дверь с домофоном и выходят. Эти Рабиновичи живут двумя этажами выше, в пентахаусе. Мужчина очень стар, ему, наверное, все сто, и я даже не знаю, как его зовут. Мне только известно, что его имя начинается на «С», и что он инженер. Рядом с их обычным почтовым ящиком есть еще один, побольше, и на нем написано 'Инж. С. Рабинович', а это не может быть она, сосед напротив как-то говорил, что она работает агентом на таможне. Эта госпожа Рабинович тоже не бог весть, какая курочка, и волосы у нее обесцвечены. Когда мы впервые встретили их в лифте, моя подруга вообще была уверена, что она — дама по вызову, потому что от ее парфума несло каким-то моющим средством. Рабиновичи останавливаются и смотрят на мою обнаженную девушку, возлежащую на травке. Оба они — важные персоны в домовом комитете. Плетущиеся розы, например, были их идеей. Господин Рабинович шепчет что-то на ухо своей супруге, она пожимает плечами, и они продолжают свой путь. Моя подруга не обращает на них ни малейшего внимания, она глубоко в книге. Что до моего мнения, то вот, я попробую его выразить. То, что она поглощает солнечные лучи — это прекрасно, потому что на фоне загара ее глаза еще зеленее. А если она уж загорает, то лучше всего голышом, ибо, если и есть что-нибудь, что я ненавижу, то это белые полоски от купальника, когда все вокруг — темное от загара, и вдруг — белое. И всегда у тебя возникает ощущение, что это вообще не кожа, а что-то такое искусственное, что всегда покупают в курортных гостиницах. С другой стороны, не стоит сердить Рабиновичей. Мы ведь, в конце концов, живем на съемной квартире, правда, сроком на два года, но тем не менее. Если о нас станут говорить, что мы причиняем беспокойство, хозяин дома может выставить нас в течение шестидесяти дней. Так записано в договоре. И, несмотря на то, что вся эта другая сторона, не имеет отношения ни к какому мнению, и тем более к моему, все же есть некий риск, и с ним надо считаться. Моя девушка переворачивается на спину. Больше всего я люблю ее попку, но и грудь у нее нечто. Мальчуган, катящий мимо на роликах, кричит ей: «Эй, у тебя все видно!» Будто она не знает. Брат сказал мне однажды, что она из тех девиц, которые подолгу не задерживаются на одном месте, и я должен быть к этому готов, чтобы потом не убиваться. Это было давно, думаю, года два назад. И когда тот, внизу, засвистел, я вдруг вспомнил об этом и на минуту испугался, что она встанет и уйдет.
Еще немного и солнце сядет, и она вернется домой. Потому что, нельзя будет больше загорать, да и читать тоже. А когда она вернется, я нарежу арбуз, и мы примемся за него на балконе. Если поторопимся, может быть, даже успеем к заходу солнца.
Бутылка
Два человека сидят вместе в пабе. Один из них что-то там учит в университете, другой раз в день бряцает на гитаре и строит из себя музыканта. Они уже выпили по паре пива и собираются выпить еще, по крайней мере, столько же. Тот, что учится в университете, в полном расстройстве, поскольку он влюблен в барышню, соседствующую с ним в общей квартире. А у этой барышни-компаньонки есть приятель с выдающимися ушами, который ночует у них квартире, и по утрам, когда они случайно сталкиваются на кухне, он изображает на морде лица глубокое сострадание, чем огорчает еще больше. «Переезжай на другую квартиру», — советует ему тот, что строит из себя музыканта, имеющий немалый опыт по избежанию всяческих конфронтаций. Вдруг, в середине беседы, является некий хронический любитель алкоголя, с хвостиком, которого они прежде ни разу не встречали, и предлагает университетчику пари на сто шекелей, что он сможет засунуть его приятеля, строящего из себя музыканта, внутрь бутылки. Этот, из университета, сразу соглашается на спор, представляющийся ему, однако, несколько идиотским, и хвостатый моментально засовывает музыканта в пустую бутылку от пива «Голдстар». У нашего университетского друга не слишком-то много лишних денег, но хочешь — не хочешь, он вытаскивает сто шекелей, платит, и, уставившись в стену, продолжает оплакивать свою участь.
— Скажи ему что-нибудь! — кричит из бутылки приятель. — Быстрее, пока он не ушел!
— Что ему сказать? — вопрошает учащийся университета.
— Чтобы он вытащил меня из бутылки!
Но пока до учащегося доходит, владелец хвостика сваливает оттуда. Тогда он платит, берет бутылку с добрым своим приятелем, ловит такси, и они пускаются вместе искать этот хвостик. Существенно то, что г-н Хвостенко не был похож на набравшегося случайно, по глупости, — нет, был это высокопрофессиональный алкоголик. Итак, они объезжают паб за пабом. И в каждом выпивают по стаканчику, чтоб не заподозрили, что они пришли не по делу. Сторонник высшего образования пропускает за милую душу, и раз от разу все больше жалеет себя, а обитателю бутылки ничего другого не остается, как цедить через соломинку.
В пять утра, когда они находят хвостик и его хозяина в пабе на улице Иеремии, оба накачаны по уши. Да и косичка недалеко от них ушел, к тому же ему страшно неудобно. Он сразу же извиняется и извлекает музыканта из бутылки. Его страшно конфузит прискорбный этот случай — забыть человека в бутылке! — и он приглашает их выпить еще по стаканчику, на дорожку. Они слегка общаются, и хвостатый рассказывает, что этому трюку обучил его некий финн, которого он встретил в Таиланде. Оказывается, в Финляндии этот фокус вообще считается грошовым. И с тех пор, каждый раз, когда Косичка отправляется выпить и в
