процессе обнаруживается отсутствие денег, он добывает их с помощью пари. Он настолько сконфужен, что даже показывает, как делается этот фокус. И как только тебе раскрывают секрет, остается только удивляться до чего все это просто.
Когда студент университета попадает домой, солнце уже почти взошло. И прежде, чем он успевает вставить ключ в замочную скважину, дверь открывается и перед ним оказывается ушастик, свежевымытый и побритый. И перед тем как спускаться по ступеням, он бросает на соседа-пьяницу взгляд типа: «Как- мне-неприятно-я-знаю-что-все-это-из-за-нее». А университетчик потихоньку ползет в свою комнату, и по дороге успевает взглянуть на соседку. Сиван, так ее зовут, спит закутавшись в одеяло, с полуоткрытым, как у младенца, ртом. Она сейчас особенно красива и так спокойна! Столь красивыми бывают лишь спящие, да и то не все. И вдруг ему хочется схватить ее, упрятать в бутылку и хранить рядом с постелью, как те бутылки с рисунками на песке, которые когда-то привозили из Китая. Как маленький ночник у детей, боящихся спать в темноте.
Экскурсия в кабину пилота
Когда мы сели в Бен Гурионе, весь самолет начал аплодировать, а я разревелась. Сидевший у прохода отец пытался меня успокоить и одновременно объяснить каждому, кто столь любезен, чтобы выслушать его, что это — первый мой полет за границу, и поэтому я немного нервничаю.
— На взлете, как раз, с ней все было в порядке, — долбил он одному старикану в допотопных очках, от которого несло мочой. — И вот сейчас, после посадки, вдруг разверзлись хляби небесные.
И, не сбавляя темпа, положил руку мне на затылок, как кладут собаке, и прошептал, изображая нежность:
— Не плачь, моя милая, папа здесь.
Я хотела бы его убить, лупить изо всех сил, пока он не замолчит. А отец продолжал месить мой затылок и громко нашептывать вонючему соседу, что я, как правило, не такая, и в армии была инструктором у артиллеристов, и что мой друг даже, такова ирония судьбы, начальник службы безопасности в Эль- Але.
Неделю назад, когда я приземлилась в Нью-Йорке, мой друг Гиора, такова ирония судьбы, встречал меня с цветами буквально у трапа самолета. Ему было нетрудно это устроить, потому что он там и работает, в аэропорту. Мы поцеловались тут же, на ступеньках, прямо как в третьесортном слезливом фильме, и он провел меня, вместе с моими чемоданами, через паспортный контроль без всякой очереди. Из аэропорта мы сразу же отправились в некий ресторан, из которого был виден Манхеттен. Большой американский автомобиль, который он купил там, хотя и был модели 88 года, но содержался в такой чистоте, что смотрелся как новенький. В ресторане Гиора не очень-то знал, что заказывать, и, в конце концов, мы заказали нечто с очень смешным названием. Это нечто выглядело слегка по-йеменски и страшно воняло. Гиора попытался это есть, чтобы доказать, что это вкусно, но, через несколько секунд, его тоже одолело отчаяние, и мы засмеялись. За то время, пока я его не видела, он успел отрастить бороду, и это ему шло. Из ресторана мы отправились к Статуе Свободы и в Музей современного искусства, и я изображала полный восторг, но все время чувствовала себя несколько странно. Ведь, как ни крути, мы не видели друг друга более двух месяцев, и вместо того, чтобы пойти к нему домой и заняться любовью, или даже просто посидеть и немного поговорить, мы вдруг таскаемся по всем этим туристским забегаловкам, в которых Гиора уж наверняка успел побывать не одну сотню раз, и в каждом из этих мест он пускается в нудные и отрепетированные объяснения. Вечером, когда мы пришли к нему домой, он сказал, что должен устроить что-то по телефону, и я пошла в душ. Я еще вытиралась, а он уже сварил спагетти, поставил на стол вино и цветы, наполовину увядшие. Мне страшно хотелось, чтобы мы поговорили, сама не знаю почему, у меня было такое чувство, будто случилось что-то нехорошее, и он не хочет мне рассказывать. Как в фильмах, когда кто-то умер, и пытаются скрыть это от детей. Но Гиора стал распространяться обо всех тех достопримечательностях, которые стоит показать мне за эту неделю, и как он боится не успеть, ибо этот город так велик, и что у нас есть даже не неделя, а от силы пять дней, потому что один день уже закончился, а в последний день я вечером лечу, и явится отец, и мы, конечно, ничего не успеем. Я остановила его поцелуем, не успев придумать ничего другого. Его щетина немного кололась.
— Гиора, — спросила я его, — все в порядке?
— Конечно, — ответил он, — только у нас так мало времени, что я боюсь ничего не успеть.
Спагетти получилось очень вкусным, а потом, после постельных занятий, мы сидели на балконе, пили вино и смотрели на крохотных пешеходов. Я сказала Гиоре, что очень волнительно видеть такой гигантский город, что могла бы сидеть так часами на балконе и только смотреть на все эти крошечные точки внизу, и пытаться представить, что творится у них в головах. И Гиора сказал, что ничего особенного, и пошел принести себе диет-колу.
— Ты знаешь, — сказал он мне, — как раз прошлой ночью я был неподалеку, улиц десять восточнее, там, где все эти проститутки. Отсюда это не видно, это с другой стороны дома. И один пожилой бомж подошел к моему автомобилю. Выглядел он вполне прилично. Одежда у него была потрепанная и все в таком духе, и была еще тележка из супермаркета с какими-то бумажными пакетами, из тех, что они всегда таскают за собой. Но, тем не менее, он казался вполне здравомыслящим, и был довольно чистым. В общем, все это трудно объяснить. И вот этот бомж подходит ко мне и предлагает отсосать за десять долларов. «Я сделаю это хорошо, — говорит он мне, — я все проглочу». И все это так благожелательно, как будто он предлагает тебе купить телевизор. Я не знал, куда мне деваться. Ты понимаешь, два часа ночи, метрах в двадцати от него стоит шеренга португальских проституток, некоторые просто красавицы, и этот человек, страшно похожий на моего дядю, предлагает мне отсосать. Тут и до него стало доходить. Похоже, что он в первый раз предлагает такие услуги, и мы оба вдруг растерялись. И он говорит мне, несколько извиняясь: «Может, я помою тебе машину? За пять долларов. Я действительно хочу есть». И я вдруг соображаю, что нахожусь в самой вонючей части Манхеттена, в два часа ночи, и мужик так лет сорока моет мою машину с помощью бутылки минеральной воды и тряпки, которая когда-то была футболкой Чикаго Булз. Несколько проституток стали приближаться ко мне, и с ними похожий на сутенера негр, и я был уверен, что начнется балаган, но никто из них ничего не сказал. Они только тихо смотрели на меня. Когда он закончил, я сказал ему спасибо, заплатил, и просто уехал оттуда.
После этого рассказа мы оба молчали, и я смотрела на небо, показавшееся мне вдруг совсем черным. Я спросила его, что он делал в этом злачном месте посреди ночи, и он сказал, что не в этом дело. Я спросила, есть ли у него кто-то, и на этот вопрос он тоже не ответил. Спросила его, проститутка ли она. И он немного помолчал и сказал, что она работает в Люфтганзе. Вдруг сейчас я смогла ощутить ее запах у него, от его тела, от его бороды. Немного похожий на запах кислой капусты. И теперь, после наших упражнений, этот запах пристал и ко мне. Он настаивал, чтобы я, в любом случае, эту неделю оставалась у него, и я сразу согласилась, не слишком то было из чего выбирать. Там была только одна кровать, и я не хотела играть роль стервы, поэтому спали мы в одной кровати, однако без любви, я знала, что в жизни больше не соглашусь делать это с ним, и он тоже знал. Когда он заснул, я еще раз пошла в душ смыть с себя ее запах, хотя и понимала, что пока буду спать с ним в одной постели, запах будет оставаться.
В день отлета я надела свою самую красивую одежду, чтобы Гиора хоть немного почувствовал, что он теряет, но мне кажется, он даже не обратил внимания. Когда мы пошли в гостиницу, чтоб встретиться с моим отцом, я действительно обрадовалась. Крепко обняла его, и это его немного удивило, но можно было заметить, что и он рад. Отец задал Гиору несколько дурацких вопросов, и Гиора слегка подоврал, и сказал, что ему срочно надо что-то устроить, и что он сожалеет, что не сможет подвезти нас в аэропорт. После этого он отправился за моими чемоданами, а когда расставались, мы для вида поцеловались, так что отец ничего не заметил. Когда Гиора уехал, я поднялась в номер отца и еще раз приняла душ, а отец заказал такси в аэропорт. В полете я все время молчала, а он все время разговаривал. Эта неделя тянулась так медленно, каждый день я твердила себе: «Эта пятница — твоя последняя здесь», — также как говорила в последнюю неделю курса молодого бойца, только, на сей раз, не очень-то помогало. Даже сейчас, когда этот кошмар в конце концов закончился, я не почувствовала никакого облегчения. Ее запах остался. Я втягивала воздух, пытаясь понять, откуда он исходит, и тут вдруг сообразила, что запах идет от часов. Он
