громилой или даже просто с грабителем банка.
На допросе мы с Гуром получили море удовольствия, так как, кроме работающего кондиционера, там была еще миленькая полицейская девочка, которая просидела с нами несколько часов, и даже приготовила нам кофе в одноразовых чашках. Гур разъяснил ей свою теорию о противоборстве полов, и ему удалось, по крайней мере, дважды ее рассмешить. Вообще, все было прямо таки пасторально, кроме разве что одного, несколько пугающего момента, когда какой-то полицейский, явно насмотревшийся боевиков, зашел в комнату и сильно захотел нам выдать. Но мы мигом вразумились и признались во всем, прежде чем он успел к нам приступить. Сейчас, когда я рассказываю только о самых занимательных моментах, кажется, конечно, что все происходило быстро, но на самом деле, пока вся эта история с протоколами закончилась, уже наступила ночь. Гур позвонил Орит, которая почти целых восемь лет была его приятельницей, и только в последние полгода у нее хватило ума оставить его и найти себе более нормального друга сердца, и она тотчас явилась в отделение, чтобы вызволить нас под свою ответственность. Она пришла одна, без своего дружка, и все время делала вид, что это всего лишь еще одна неприятность, которую Гур взвалил на нее, и что она, нет слов, как нервничает. Но, вообще-то, можно было заметить, что она рада его видеть и что она страшно соскучилась. Когда она закончила процесс нашего освобождения, Гури хотел было пойти выпить с ней кофе или еще что, но она сообщила, что должна бежать, так как работает на ночной в Суперфарме,[6] и может, как-нибудь в другой раз. И Гур ответил, что он постоянно звонит ей и оставляет автоответчику признания в любви, но она никогда не перезванивает, и что, кроме тех случаев, когда его задерживают, у нее вообще не получается увидеться с ним. А она сказала, что лучше всего, если он вообще не будет звонить, ибо из нас двоих ничего путного не выйдет, и из него тоже, покуда он продолжает общаться с типами вроде меня, и не делает ничего кроме пожирания шаурмы, покуривания травки и разглядывания девиц. И я совершенно не обиделся на ее слова, ибо сказаны они были от всего сердца, и, кроме того, в них была правда. «Я уже, в самом деле, опаздываю», — сказала она и села в свою мыльницу, и уже после того, как отъехала, помахала нам ручкой из окна.
На всем обратном пути домой, мы шли по Дизенгоф вообще не разговаривая, что обычно для меня, но исключительная редкость у Гура.
— Скажи, — сказал я ему, когда мы дошли до моего угла, — этот приятель Орит, ты хочешь, чтобы мы показали ему, где раки зимуют?
— Перестань, — пробормотал Гур, — он вполне приличный парень.
— Я знаю, но в любом случае, если ты хочешь, можно его отлупить.
— Нет, сказал Гур, — но я, наверное, возьму сейчас у тебя велосипед и поеду взглянуть на Орит в Суперфарме.
— Конечно, — ответил я и дал ему ключи.
Это было что-то вроде его привычного занятия — идти глядеть на Орит, когда она работает ночью. Если рассмотреть это теоретически, то прятаться пять часов за каким-нибудь кустом, чтобы наблюдать за кем-то, кто выбивает чек в кассе и складывает акамол[7] и палочки для ушей в пакеты, — это, действительно, нечто, что обязано происходить от скуки. Только, неизвестно каким образом, когда дело доходит до Орит, все эти теории Гура оказываются несостоятельными.
Грудь девушки, которой восемнадцать
— Ничто не сравнится с грудью восемнадцатилетней, — сказал таксист и просигналил девушке, которая была достаточно наивна, чтобы оглянуться. — Ты трахаешь в день по парочке таких, и у тебя исчезает лысина, — он засмеялся и прикоснулся к тому месту, где у него когда-то была прическа. — Не смотри на меня так. У меня двое детей, им столько же. И если бы моя дочь стала встречаться с такой развалиной как я, не знаю, чтобы я ей сделал. Но, тем не менее, все так и есть, это природа, такими нас господь создал. И что с того, что я буду этого стыдиться? Вон, глянь-ка, — он посигналил девице с плеером, продолжавшей идти, не оборачиваясь на сигнал. — Сколько б ты дал ей? Шестнадцать? А посмотри, какая задница! Ну, и ты б ей не вставил, а? — и он погудел еще несколько раз, покуда не разочаровался. — Ничего не слышит, — пояснил он, — из-за плеера. — Клянусь тебе, после того, как насмотришься на такую, попробуй-ка, вернись к жене.
— Ты женат? — спросил я строго.
— Разводной, — буркнул таксист, пытаясь удержать в зеркале ту, с плеером, — поверь мне, это и представить себе даже невозможно — возвратиться к жене…
По радио звучала печальная песня Поликера, и водитель пытался ее петь, но слишком разыгрался, чтобы попасть в ритм. Он прокрутил одну станцию, а на следующей его опять поджидало нечто грустное, на сей раз Шломо Арци.
— Все из-за этой дерьмовой истории с вертолетами, — объяснил он мне, как будто я упал с Марса. — Вертолеты столкнулись в воздухе, ты слышал, в новостях уже сообщали об этом
Я кивнул.
— Сейчас они иссопливят нам все радио. Клянусь тебе, будут одни только новости и всеобщее уныние, — он остановился у перехода, пропуская высокую девочку с корсетом для выпрямления спины. — И эта тоже чего-то стоит, нет? — сказал он в некотором сомнении. — Я бы, пожалуй, дал бы ей еще год-два, — и для пущей уверенности просигналил и ей. Он продолжал крутить настройку и остановился на некой станции, которая вела репортаж с места падения.
— Посмотри, например, на меня, — продолжал он, — у меня сейчас сын в армии, в боевой части. Ничего не слышал от него уже два дня. И если я скажу, что нужно в таких случаях пускать по радио что-то полегче, так никто не явится ко мне с претензиями. Вот я и говорю, что здесь понапрасну давят на людей. Подумай о его матери, моей бывшей жене, которая слушает все эти песни Шломо Арци о том, как он трахает жену своего друга, умершего на войне. И это вместо того, чтобы поставить ей что-нибудь успокоительное. Давай, — он вдруг коснулся моей руки, — давай позвоним ей, немножко поморочим ей голову.
Я не ответил, слегка испугавшись, когда он ко мне притронулся.
— Алло, Рона, как дела? — кричал он уже в трубку. — Все в порядке? — он подмигнул мне и показал в сторону одной крашеной, в Субару, которая стояла рядом с нами на светофоре.
— Я переживаю за Йоси, — раздался несколько металлический голос, — он не звонил.
— Как он позвонит? Он в армии, на территориях. Ты что думаешь, у них там, в Ливане, есть телефонные карточки?
— Не знаю, сказала женщина, — у меня нехорошее предчувствие.
— Ну, ты даешь! — подмигнул мне снова водитель, — я тут как раз говорю пассажиру, что сколько я тебя знаю, переживать — это для тебя святое.
— Почему? А ты что не волнуешься?
— Нет, — засмеялся водитель, — и знаешь почему? Потому что я не похож на тебя, я слушаю еще, что говорят по радио, а не только эти умирающие песни между известиями. А говорили, что эти, в вертолете, были парашютистами, а наш Йоси вообще в пехоте, так чего переживать?
— Сказали, что и парашютисты тоже, — пробормотала Рона, — и это не значит, что больше никого не было.
Даже несмотря на помехи, было слышно, что она плачет.
— Послушай, сделай одолжение! Там есть специальный телефон, по которому могут звонить родители. Позвони им и спроси о нем. Пожалуйста, для меня!
— Я сказал тебе, — заупрямился водитель, — говорили, что только парашютисты. Не буду я сейчас звонить и делать из себя идиота. — И после того, как не получил никакого ответа, продолжил. — Тебе хочется выглядеть недоразвитой? Позвони сама.
— Хорошо, — она попыталась говорить твердым голосом, — тогда освободи мне линию.
— Опа! — сказал водитель и разъединился. — Сейчас она будет изводить их хоть десять часов подряд, пока они не проверят, — хихикнул он, как бы подводя итог. — Эта упрямица не слушает никого.
Его взгляд искал кого-нибудь, кому бы посигналить, но улицы были почти пусты.
