– Нет, подожди… Не прячься от этого. Так вот, ты уже не человек. Ты извивающийся от боли комок нервов. Ты падаешь на землю и, как сквозь туман, слышишь торопливо удаляющиеся шаги. Наваливается тяжесть… Будто на тебя положили сверху каменную плиту. Ты лежишь весь в собственной крови. Горячо и липко… И очень больно. Тошнота. В глазах темнеет. Но даже теряя сознание, ты не можешь поверить, что вот оно и случилось – ты умираешь. Не через сорок лет, а сейчас. Не в своей постели, окруженный родственниками. А на пропахшей мочой холодной и темной улице. И изменить уже ничего нельзя. Все окончательно и бесповоротно. И уже совсем близко…
– Да перестань же ты!
Но Вик будто не слышала меня. Все так же, не поднимая от стола глаз, она абсолютно лишенным интонаций голосом продолжала:
– Самое страшное – то, что ты никак не можешь смириться. Завтра тебе нужно идти на работу. Завтра тебя ждет девушка. Завтра, завтра, завтра… Но никакого завтра не будет. Уже через несколько минут ты навсегда провалишься в темноту. Тебе хочется выть от этой несправедливости. Твоя смерть не может быть такой! Грязной, жуткой и очень болезненной. И нелепой. Абсолютно бессмысленной. Продолжая цепляться за мысль, что это все происходит не на самом деле, ты падаешь в пустоту. Навсегда…
Она, наконец, замолчала. Я вздохнул с облегчением. Богатое воображение – палка о двух концах.
– Ты хотел бы так умереть? – спросила Вик.
– Пожалуй, нет… Хотя есть способы умереть и похуже.
– Ну да. Есть еще хуже. Ты можешь умереть от рака, от инсульта, от гриппа, от СПИДа, от сердечного приступа, от цирроза печени, от отравления… Тысячи вариантов, один другого хуже. И что получается? Где твоя дерьмовая свобода выбора? Умереть рано или поздно придется. Как и когда – неизвестно… У тебя не остается в этом поганом деле ни капли свободы. Можешь сдохнуть, как собака, сегодня, а можешь умереть, как великий герой, лет через двадцать. Но решаешь не ты. В большинстве случаев ведь как? Живешь себе живешь, радуешься, а потом бац! – у какого-нибудь грузовика отказывают тормоза, и тебя соскребают с асфальта. Лично мне эта идея не нравится. Если уж я живу так, как хочу, то и умереть желаю по собственному выбору, а не по прихоти придурочного маньяка или из-за алкоголика за рулем. Самоубийство – вот настоящая свобода выбора. А не твои идиотские нравоучения…
Она опять замолчала, переводя дух. Определенная логика в ее словах есть. Но все равно дикость.
Я так и сказал.
– И потом, зачем убивать себя сейчас? К чему такая спешка?..
Она меня перебила, выдав фразу, которую, судя по всему, не раз проговаривала перед зеркалом:
– С каждым прожитым днем вероятность умереть не так, как ты хочешь, увеличивается. На достаточно длинном промежутке жизни шансы выбрать смерть вообще равны нулю. Мы с тобой сейчас сидим, болтаем, а где-то на другом конце Токио водитель заправляет свой грузовик, который через пару часов размажет нас по асфальту.
Меня передернуло.
– Ты не пробовала обратиться к психологу?
– Пошел ты!
– Я не хотел тебя обидеть… Но думать вот так – ненормально, поверь. Зачем превращать жизнь в реквием по себе?
– Ты так ничего и не понял, – она налила из чайника уже остывший чай. – Ничего не понял, а казался не таким уж и дураком. Самоубийство – это свобода выбрать свою смерть. Возможность обмануть, опередить то,
– А если самоубийство и есть твоя судьба? Кого ты в этом случае обманываешь? Где здесь свобода? Изначально было решено, что ты выбросишься из окна в возрасте двадцати двух лет. Ты этот трюк и исполнишь. Думая, что всех обманула. На самом деле, обманули тебя. Такая мысль тебе в голову не приходила?
Она озадаченно посмотрела на меня. Похоже, я попал в цель. Ничего сложного. Чем человек моложе, и чем умнее рассуждения у него, тем легче сбить его с толку. Романтика и идеализм не лучшие советчики.
– Ты и вправду казался умнее, чем есть на самом деле. Да плевать мне, кто кого обманет. Что за игры?.. Главное, что умру так, как хочу, и тогда, когда посчитаю нужным. Если это совпадет с кармой или тому подобной дребеденью мне-то что?
Вот так. Похоже, излишний романтизм и идеализм – моя проблема. Наверное, вид у меня был донельзя глупый. Вик рассмеялась. Рассмеялась громко и свободно.
На нас опять смотрело ползала.
Мне расхотелось с ней спорить. Хватит с меня философии. Есть дела и поважнее, чем спорить о свободе выбора с неуравновешенной и закомплексованной девчонкой.
– Ну, хорошо. Теперь скажи, зачем тебе понадобился я, и закончим на этом. Мне еще кучу дел надо переделать.
Она надулась. Еще бы! Неуважение к жизни – это еще терпимо. Но, когда кто-то ни во что не ставит твою смерть, становится чертовски обидно.
Время шло. Вик молчала. Лицо у нее было таким же, как тогда, в букинистическом магазине. Из простого и не слишком красивого оно вдруг превратилось в нечто, не относившееся этому миру.
