лет назад – Статуя Свободы. Банальщина … Но лучше, чем ничего. Так вот, я хочу, чтобы он продолжал получать открытки после моей смерти. Конечно, вряд ли он заметит, если они вдруг перестанут приходить… Но… Исчезать бесследно противно. Чем-то напоминает сперму, высыхающую на простыне.
– Там как раз след остается… – вставил я.
– Отстань. В общем, я хочу, чтобы ты отправлял открытки моему отцу, после того как… Ну, сам понимаешь.
– Нет. Не понимаю. Называй вещи своими именами. Говори: после того, как я убью себя. Или: после того, как я умру.
– Зачем? И так все понятно…
– Если ты скажешь это, может быть, тебе станет понятнее, что ты собираешься сделать.
– Отстань.
– Я серьезно.
– Придурок.
– Я серьезно.
– Иди в задницу!
– Хорошо. Только учти один момент. Почти каждый самоубийца переживает один очень неприятный момент. И это не имеет никакого отношения к физической боли. Все дело в точке возврата. Когда делаешь шаг с крыши небоскреба и понимаешь, что уже ничего не исправишь. Никак. Никакими силами и молитвами. Ты понимаешь истинное значение слова «поздно». И последние мгновения жизни превращаются в бесконечно горькое сожаление о сделанном.
– И к чему ты это говоришь?
– К тому, что если ты даже не можешь называть вещи своими именами, это сожаление будет чудовищным.
Вик со скучающим видом посмотрела в окно. Потом зевнула. Потом принялась изучать облупившийся лак на ногтях.
– Ладно, мне пора, – я поднялся из-за стола.
– Оставь телефон.
– Может, хоть раз скажешь «пожалуйста»?
– По-жа-луй-ста, – сказала она так, что ее услышал весь зал. Даже два гомика посмотрели в нашу сторону.
Вик заметила это. Оттянула вниз левое веко и показала язык.[9]
Я взял ее за локоть, вытащил из-за стола и выволок на улицу.
– Ты мне руку чуть не сломал! – прошипела Вик.
– Чего ты так переживаешь? Собираешься убить себя, а волнуешься из-за перелома…
– Придурок.
– Придумай что-нибудь новое.
– Придурок.
– Все, пока! – я развернулся и зашагал к Ёёги-Уехара.
– Эй!
Я не обернулся.
– Дай свой телефон!
У нее был очень пронзительный голос.
Глава 4
Я закрыл за собой дверь. Хотелось одного – рухнуть в кровать. Ничего не видеть и не слышать. А главное, ни о чем не думать. При воспоминании о замерших людях в ресторане и уставившейся на меня маске бросало в дрожь. Не пора ли мне самому к врачу…
Я заставил себя принять душ. Потом сварил кофе и принялся отвечать на письма. Когда встал из-за компьютера уже начало темнеть.
Я отправился на кухню и перемыл всю посуду. Отличное занятие, если начали сдавать нервы.
После посуды принялся наводить порядок в квартире. Тоже помогает неплохо. Когда я закончил, голова была совершенно ясной. Исчез противный кисловатый привкус во рту.
Восковые фигуры в ресторане – лишь смутное воспоминание о давнем сновидении.
Сидя перед телевизором, я съел холодный удон, запивая лапшу пивом. По всем каналам в новостях твердили об одном и том же. В одной из школ Нагои одиннадцатилетняя девочка убила свою одноклассницу. Ножом для разрезания бумаги. На вопрос, зачем она это сделала, девочка ответить не смогла.
Показали растерянного сорокадвухлетнего отца убитой школьницы. По нему было видно, что случившееся он до конца не осознал. Я подумал, что осознать такое непросто.
Какой-то чиновник от образования выступил с речью о необходимости уделять больше внимания воспитанию подрастающего поколения.
