– Понимаю.
– Бля, меня так прет, я, наверное, поеду, возьму проститутку, чтобы отсосала.
– А чем тебя эти-то не устраивают?
– Слишком продажные они, что ли.
– А проститутки не продажные?
– Как тебе сказать… Они продажные, но не лживые. Не говорят тебе, что влюблены в тебя, только для того чтобы ты купил им круглых или дал пару дорожек фена. Поеду.
Когда-нибудь я хочу проснуться без головной боли. Когда-нибудь я хочу проснуться после крепкого и безмятежного сна. Когда-нибудь я хочу проснуться далеко от этого мрачного города, пронизывающего ветра, растопыренных пальцев новостроек, друзей и подруг, использующих твой кошелек как фонд взаимопомощи, крестьянских рож алчных чиновников, автомобильных гудков и гари, русскоязычной речи, березок… Ебаных березок!
Я хочу слышать шелест океанских волн, знать, что на улице стынут в зное пальмы и кипарисы, а у тебя дома, в трехэтажной белоснежной вилле, всегда кондиционированный воздух, бассейн с прохладной водой и любимая, смутно похожая на Монику Белуччи.
Это произойдет, обязательно произойдет. Ведь именно поэтому я занимаюсь тем, что так искренне ненавижу. Может быть, так же искренне, как и люблю. Смогу ли я жить когда-нибудь без кассовых отчетов, административных совещаний, таблиц заполняемости рекламных поверхностей, долгих, изматывающих переговоров?…
Надо попытаться, попробовать. Вдруг я уже так безнадежно болен, так плотно присел на дешевый стимулятор под названием «российский бизнес», что ломки мне не преодолеть? Кто виноват в этом, кроме меня самого? Деньги. Что есть деньги, и зачем они нужны? Это способ достижения заветной мечты. А какова мечта? Размытая и неясная, романтическим обелиском высится мечта среди моих низменных желаний и потуг. Мечта о… Любимой. И без денег, без этих ебаных лаве, она, увы, неосуществима. Думаете, раньше было иначе, бескорыстные отношения и все такое? Лажа! Самки всегда выбирали сильных, уверенных в себе, доказавших свою состоятельность лидеров. Сначала это выражалось в количестве добытого на охоте мяса, позже, с развитием общества, в наличии рабов и латифундий, ныне, в мире кристального математизма все решается при помощи энного количества нулей после цифры на твоем счете.
Любимая! Где же ты? Хуй с ними, с пальмами, океаном и виллой. Я готов ждать, готов терпеть. Но любовь мне нужна прямо сейчас, сию минуту, вынь да положь. Вот будешь ли ждать ты?
Последнее время моей девушкой считалась Ева. Или мне так только казалось? Или ей? Я знал ее с давних пор, кажется, целую вечность. Мы познакомились много лет назад, во времена первых клубов, во время первого, так сказать, погружения в некое подобие богемного образа жизни. Помните, была такая клоака «Голодная Утка»? Что мы там делали? Так или иначе, волей случая оба мы оказались в том экспатовском рае, более походящем на третьесортный ад. Темнота кромешная, грохот низкопробной музыки, жирные иностранные ублюдки в поисках непритязательного русского мяса. «Франция – страна гурманов», «Англия – верность традициям», «Россия славится красивыми девушками», думаете, так? Красивыми – возможно, только не девушками. Далеко и давно не девушками. Разнузданными похотливыми блядищами. «Россия – огромный, почти халявный бордель» – вот как это звучит на самом деле. Для извращенцев всех мастей есть Таиланд, а для натуральных бесхитростных любителей дешевых дырок – Россия. Русь святая, мать ее! Толстопузые америкосы, голубоглазые фрицы, нервические французы, пропойцы англичане, хачевые итальянцы, и не менее хачевые, но к тому же несусветно тупые испанцы, турки, финны, голландцы, индусы и все остальные, неудовлетворенные, задроченные стальными руками секшуал харрасмента и оголтелого феминизма представители других стран, прут к нам в поисках не умеющей отказать давалки.
Маленькие лохушки обсуждают, кто и в каких количествах перепихнулся (подумать только, мамочки, я трахнулась с иностранцем!) с заморскими гостями.
– Когда я ебалась с Генри…
– Он вынул член, а я смотрю – обрезанный. Так ты мусульманин, говорю…
– Ой, они такие вонючие!
– Никакие не вонючие. Меня вон турки в Анталье…
– Лучше всех испанцы. Девочки, точно говорю, дерут тебя как кабаны, чернявенькие такие, и без лишних выебонов.
– Главное, чтобы не жадные…
Помню, Ева стояла у входа в бар, похожая на маленького ангела, случайно попавшего к вратам преисподней и не решающегося идти дальше. Во что она была одета, какого цвета у нее были тогда волосы, короткие ли они были или длинные? Надо думать, я сильно нагрузился в ту ночь, раз нелегкая занесла меня в «Утку». Мы пообщались и разошлись, даже телефонами не обменялись. Помнится, она мне понравилась категоричностью яростных суждений, очень похожих на мои собственные. В том, что мы мыслим схоже, я убеждался и позже не раз. Ева всех вокруг всегда считала за конченых мудаков. Она знала, что всем этим разнокалиберным самцам и самкам нужно, необходимо просто, что-то с тебя получить, что-то поиметь. В глазах знакомящегося в клубе ублюдка торчат эрегированные мысли, во взгляде очередной волоокой суки – желание ужраться на халяву. Она знала это почти так же хорошо, как и я. И, так же как и я, она не могла при этом остановиться, одуматься, прекратить тщетные поиски любви. Тем более в тех местах, куда она, эта самая недотрога – Любовь, не заходит. И никогда не зайдет!
Но Ева надеялась, не разумом даже, не в мыслях, а где-то в сердце, или, если угодно, в глубине души. Позже мы встречались с Евой также случайно в «Птюче» и в «Пропаганде», пару раз в «Джаз-кафе». У нас никогда ничего не было. Только, может быть, искорки, маленькие разряды, изредка проскакивающие между нами. Дальше разрядов дело не шло. И не то чтобы не хотелось, а просто обоюдно не было такой цели, устремления оказаться в одной постели. Общение, невинные поцелуи, пара дорожек на грязной крышке клубного унитаза: «Привет, как дела, поедешь в…?»
Потом Ева исчезла. Ее родители уже давно эмигрировали в землю обетованную. Девушка слилась из России к вечному лету, Стене плача и прочим мифологическим святыням. Она не звонила, не писала писем. Надо знать Еву, чтобы понимать: такие люди пользуют общение, только если оно, это общение, хоть чем-то, да обусловлено. Тусовкой, например. Интересами. Их (кроме шмоток из последних коллекций не последних модельеров и стремления жить лучше, чем это в данный момент по силам) не было. Да и нет. Разве болезненная присадка на постоянный club-diving может считаться общностью? Хотя, возможно, возможно. В конце концов, пациенты больничек всегда найдут, что обсудить. Врачей, саму медицину, собственные болячки, в конце концов.
Ева вернулась через пару лет. Я встретил ее в «Цепеллине», среди пестрой толпы моделей, барыг и олигархов. Бог ты мой, а девушка изменилась! Она всегда была хорошенькой, ангелочком, я уже говорил. За те два года, что я не видел ее, Ева приобрела светский лоск, налет особой, центровой пафосности. К тому же (вот удивительно!), при ближайшем рассмотрении оказывалась тем же маленьким ангелом.
Очень скоро, через день, или два, или три, мы проснулись в одной постели. Ева и в сексе была похожа на неземное создание: кроткая и нежная. И сосала отлично! Мы стали часто встречаться, бывать вместе на этих ужасных московских вечеринках, открытиях-закрытиях, премьерах, просто ходили в кино. Тусовка стала нас отождествлять друг с другом. Так мы стали парой. Или нам тогда только так показалось?
Как бы то ни было, мы были вместе. Сходили вместе как-то и на показ к Андрею Перову. Он проводился в Смоленском пассаже, под самым куполом. Толпа околомодного отребья нагоняла скуку. Мелькнул сам Перов, позвал позже в «Герцен», выпить в тесном кругу, отметить. Мне не хотелось, но ради Евы я согласился. Все ж-таки светский выход, не ебаться!
Подошла Баркенштейн, посмотрела зло:
– Как дела?
– В порядке, поедешь к Андрюхе в «Герцен»?
– Не знаю, стоит ли, – она бросила взгляд, искрящийся ненавистью, в сторону стоящей рядом с бокалом шампанского Евы.
– Ну почему же нет, посидим, поболтаем…
– Было бы с кем, – на этой фразе Барк скорчила гримаску, олицетворяющую улыбку, и отвалила.
