Доминго усмехнулся, и Рэн бросил на него суровый взгляд. Дахрейн ждал ответа.
– Леди считает, что я не собираюсь держать ее взаперти, Дахрейн.
– Но она говорит, что, если вы не разрешите ей выйти из каюты, она все равно сделает это.
– Неужели? – Как смеет Аврора бросать ему вызов?
– Да, саиб. Она так и сказала.
Передав бинокль Доминго, Рэн устремился к трапу, но не воспользовался им, а спрыгнул на нижнюю палубу. Экипаж следил за капитаном, пока тот не скрылся в люке, затем начался обмен мнениями.
Через минуту Рэн распахнул дверь своей каюты. Она была пуста.
Стоя на коленях перед койкой Шокаи, Аврора растирала какие-то коренья и листья, готовя целебное снадобье.
– Я почувствовала ненависть, семпаи. – Она быстро работала пестиком. – Сразу же, как только приблизилась к этой махине из дерева и канатов.
– Многие видят то, чего на самом деле нет, и не замечают того, что следует видеть.
– Нет. – Девушка покачала головой, втирая приготовленную мазь в затягивающиеся раны старика. – У меня было такое же чувство, как и в тот момент, когда нас приволокли на это работорговое судно. – Она встретила взгляд Шокаи. – Я испытала настоящую ненависть.
Старик понял, что Аврора говорит очень серьезно.
– Твой кристалл чист?
– Я не смотрела в него, – смущенно ответила девушка.
– Страх – плохой советчик.
– Знаю. – Возможно, Рэнсом прав, эманация зла может исходить от экипажа. – Увы, мне не удастся ощутить Рэнсома.
– Чистое сердце подобно окну, распахнутому во тьму, императрица, – успокоил ее Шокаи.
– Рэнсом очень измучен.
– Фазан не попадет в сеть, пока не закричит.
Аврора посмотрела на старика, закусив губу:
– Боюсь, он считает, что я вроде той рыжеволосой девушки, которую мы встретили на Цейлоне.
Лицо Шокаи потемнело от гнева.
– Только глупец судит о дереве прежде, чем отведает его плоды!
– В том-то и дело: мы беспокоимся о том, что не стоит того. – Она удержала старика, попытавшегося встать. – Мне все равно, Шокаи.
– Твои уста говорят «нет», а глаза – «да».
– Значит, мои глаза лгут. – Она опустила ресницы, а Шокаи что-то тихо проворчал.
Рэн отстранял с пути матросов, раздраженно приказывая им заняться своими делами и угрожая в противном случае наказанием. Когда они расступились, он заглянул в маленькую каюту. Врача не было видно, но Аврора сидела у постели Шокаи в белом платье, купленном для нее Рэном. Пояс, искусно сплетенный из кожи и золотых цепочек, стягивал тонкую талию девушки. Ее волосы в полумраке каюты казались иссиня-черными и спускались на пол, закрывая ее босые ноги. Рэну почудилось, что перед ним – ангел, склонившийся над постелью больного. Аврора и Шокаи о чем-то тихо беседовали на неизвестном языке, и Рэн удивился обширным познаниям девушки. Она говорила на французском, арабском, испанском и даже на хинди, если Дахрейн не ошибается.
– Аврора!
– Не кричи на меня, Рэнсом. Ты обещал, – отозвалась она, на мгновение отставив какую-то вонючую зеленую мазь, которую наносила на грудь старика. Шокаи поморщился. Рэна поразило, что тот уже сидит в постели, раны на его груди почти зажили, а ноги стали гладкими и розовыми, как у новорожденного младенца, хотя девушка всего неделю назад занялась его лечением.
Аврора встала, поцеловав старика. Шокаи отстранил ее и сунул гребень в собранные на голове волосы. Аврора рассмеялась, но, взглянув на Рэнсома, приняла серьезный вид.
Застав девушку в ванне, Рэн решил пореже встречаться с ней и спал на палубе, что явно раздражало команду. Там же он разрабатывал маршруты корабля. Только эта монотонная работа позволяла ему сосредоточиться на своей цели и следовать принятой тактике поведения с Авророй, однако, бросив на нее один только взгляд, Рэн понял, что снова попался.
– Я вернусь позже, Шокаи, – сказала она, не спуская глаз с Рэнсома. Старик что-то ответил ей на непонятном языке, и Аврора покраснела.
– Я велел тебе не покидать каюту, – сказал Рэн, взглянув на ее амулет.
Подобрав юбки, она прошмыгнула мимо него и направилась к трапу.
– Я не могу сидеть сложа руки, когда у меня есть работа. И ты не смеешь обращаться со мной как с рабыней или с пленницей.
Он мягко взял ее за руку:
– А я и не смотрю на тебя так.
– Так в чем же тогда дело?
