– Только не вы, – поддразнила его Петра.
Он поднял ее голову, так что ей пришлось посмотреть ему в глаза.
– Почему не я?
– Потому что у вас слишком много кур, и вы не знаете, что с ними делать, Кок-Робин.[10]
– Петух? – Его глаза зажглись смехом. – Вы похожи на вашу матушку?
– А что? – испуганно спросила Петра.
– Потому что если да, то я прекрасно понимаю Ребуса. – Его губы встретились с ее губами, но лишь в дразнящем легком прикосновении. Но тут наружу выскочил ее язык, чтобы поиграть. Покалывание в теле превратилось в жар, груди напряглись. Она была влажная и жаждущая между бедер, но не могла зайти так далеко.
Они играли, поединок языков и горячих дыханий, а потом слились в неизбежном поцелуе. Петра погрузилась в него с отчаянным облегчением, как голодный набрасывается на отравленный хлеб, не думая ни о чем, пока ест. Корабль качался на волнах, добавляя смятения в бурное слияние ртов и не только ртов.
На палубе переговаривались матросы. Они могут услышать. Возможно, поэтому и она, и Робин вели себя очень тихо. Этот напряженный контроль сводил Петру с ума без надежды на сопротивление. Она стянула с него расстегнутую рубашку, чтобы исследовать его тело, такое стройное, такое сильное, такое идеально энергичное. Обняла ногой его ноги, желая, нуждаясь в нем.
Он схватил ее покрытую чулком лодыжку, потом обнаженное выше чулка бедро, раздвигая ее еще больше, чтобы он мог скользнуть пальцами на внутреннюю сторону и вверх.
– Нет! – выдохнула она.
Он замер, напряженный. Она услышала немую мольбу. И сдалась.
– Нет-нет, – прошептала она в беспомощной, трепещущей капитуляции. – Да-да, пожалуйста. Да.
Он скользнул пальцем глубже, ловя поцелуем ее вздох, снова двигая их обоих и погружаясь еще глубже. Она должна была сопротивляться, должна была, но вся сила воли, все мысли сгорели дотла в пламени желания, сжигающем ее тело.
Холодный воздух коснулся ее обнаженных бедер. Он поднял ее юбки.
– Расстегни корсаж, – прошептал Робин, в то время как его умелые пальцы продолжали мучительную ласку.
Стараясь подавить вздохи, двигая бедрами под его рукой, Петра теребила крючки, проклиная их сопротивление. Но вот наконец платье распахнулось, так что на ней остались только рубашка и задранная нижняя юбка. Она попыталась развязать шнурок на вороте рубашки, но пальцы не слушались ее.
Робин зарылся лицом в ее покрытые тонкой тканью груди, и когда нашел зубами сосок, Петра тихонько вскрикнула.
– Тише, – сказал Робин так же, как говорил собаке, но со счастливым смехом в голосе.
Петра уткнулась лицом ему в плечо, чтобы подавить другие звуки, когда он снова начал ласкать ее, теперь быстрее, сводя ее с ума и требуя ее, как Лудо…
«Не думай о Лудо!»
О, как же она скучала по этому мучительно-напряженному ощущению полета, когда сдаешься горячему, твердому мужскому телу. Этот мужчина мучил ее, играя ею рукой и губами. Она хотела требовать, кричать, но вместо этого вонзила зубы в его плечо и почувствовала, как он дернулся. Он оставил игры, и она взрывалась снова и снова, ее разум ослеп от наслаждения.
Он завладел ее губами, и она излила желание назад в него, все еще желая, все еще нуждаясь в глубине своего пульсирующего женского центра. Она просунула руку вниз между ними, нащупывая пуговицы его брюк.
– Нет, – сказал он, пытаясь контролировать ее, но она уже держала его горячий твердый член. Он хотел ее так же сильно, как она хотела его.
– Пожалуйста, пожалуйста…
И он сломался. Он лег между ее раскинутыми жаждущими бедрами и погрузился в нее.
Он был такой большой, что это потрясло ее. Но потом скользнул в густую влагу и оказался совершенным, идеально заполняя ее, погружаясь все глубже и глубже.
Он остановился, тяжело и прерывисто дыша. Петра обвила его ногами и руками, прижимаясь к нему бедрами, и он возобновил движение. Матросы наверняка все слышали, но Петре было все равно, когда она взорвалась еще более ослепительно, и через несколько мгновений снова, когда он замер в таком же пылающем мучительном экстазе.
Петра наконец почувствовала себя удивительно, абсолютно совершенной.
– Черт, – выругался Робин и вышел из нее.
Глава 17
Петра лежала, все еще прижимаясь к нему, остывая, и вдруг ощутила ужасающую пустоту.
Что нужно было делать или говорить? Лудо говорил нежности, комплименты. Петре казалось, что ее стошнит…
Корабль качнуло сильнее, и холодные брызги коснулись ее кожи.
Робин поднялся над ней, чтобы закрыть окно.
