двигаться нельзя, фыркая отрывисто и нервно. У Энни по спине побежали мурашки, и конь, казалось, почувствовал ее страх: прижав уши, он злобно смотрел на нее, оскалив зубы в жутком подобии угрозы… Заглянув в его налившиеся кровью глаза, Энни поняла, почему люди придумали себе дьявола.
5
Совещание растянулось почти на час, и Энни отчаянно заскучала. Коллеги – кто где – расселись в ее кабинете, погрязнув в яростном споре по поводу того, какой оттенок розового цвета будет лучше смотреться на обложке очередного номера. Перед ними лежали образцы. По мнению Энни, один хуже другого.
– Не думаю, что нашим читателям придется по душе этот ядовито-розовый, – проговорил кто-то. Главный художник, который стоял горой именно за этот цвет, тут же дал сдачи:
– Почему же ядовитый, – отрицал он. – Скорее уж напоминает раскаленную проволоку.
– Такой цвет тоже не понравится читателям. Слишком отдает восьмидесятыми годами.
– Восьмидесятыми? Чушь!
В другое время Энни давно закончила бы эту нелепую дискуссию. Сказала бы, что думает сама – это и стало бы окончательным решением вопроса. Но сегодня она была просто не в силах сосредоточиться и – что самое противное – ее не волновало, как все решится.
Утро тоже выдалось не лучшее. Сначала – завтрак с голливудским агентом, на котором было с трудом достигнуто примирение: Энни сняла статью о его клиенте, сочтя того «неперспективным». Тот же, узнав об этом, впал в неистовство. Потом она два часа заседала с «производственниками», мрачно предрекавшими стремительный рост цен на бумагу. От одного из них так мерзко несло одеколоном, что Энни подташнивало; после совещания пришлось распахнуть настежь все окна. Но даже сейчас запах все еще ощущался.
В последнее время она больше, чем когда-либо, полагалась на свою заместительницу и друга Люси Фридман, которая была признанным авторитетом в вопросах оформления. Именно Люси заказала в свое время – в расчете на богатых бездельников – обсуждаемую сейчас обложку с фотографией вечно молодой рок-звезды, морщины которой тщательно уничтожал компьютер.
Понимая, что мысли Энни витают далеко, Люси взяла на себя ведение собрания. Эта крупная, любящая поспорить женщина, с острым чувством юмора и с голосом, скрипучим, как несмазанная телега, обожала всяческие перемены, что подтвердила и на этом собрании, объявив, что фон должен быть не розовым, а зеленым – как бы светящимся изнутри.
Опять завязались споры, и Энни вновь отключилась. Через окно было видно, как в офисе через дорогу мужчина в очках и строгом деловом костюме театрально взмахивал руками, держа при этом голову прямо и неподвижно – видимо, делал специальные упражнения. А что это дает ему? – невольно спросила себя Энни.
Ее внимание привлекло движение за стеклянными дверями – это Энтони, помощник Энни, пытался привлечь ее внимание, шевеля губами и постукивая по часам. Почти двенадцать – у нее назначена встреча с Робертом и Грейс у ортопеда.
– Что ты думаешь, Энни?
– Прости Люси, о чем речь?
– Как насчет розового на зеленом фоне?
– Звучит неплохо. – Главный художник что-то буркнул, но Энни сделала вид, что ничего не заметила. Подавшись вперед, она решительно опустила руки на стол. – Может, на этом и порешим? Мне нужно ехать.
Машина уже ждала ее. Энни, назвав шоферу адрес, села на заднее сиденье, ссутулившись в своей шубке, и они, петляя, направились к Ист-Сайду и далее – на окраину города. Улицы и люди на них казались мрачными и безрадостными. Время года было сумрачное, новый год уже успел доказать всем, что он ничем не лучше предыдущего. Когда они стояли у светофора, Энни заметила двух бездомных: тесно прижавшись друг к другу, они сидели на ступеньках – один спал, а другой что-то горячо бормотал, устремив глаза к небу. У Энни замерзли руки, и она засунула их поглубже в карманы.
Они миновали кафе «У Лестера» на 84-й улице, куда Роберт иногда водил Грейс завтракать перед школой. Пока разговор о школе еще не возникал, но вскоре дочери придется ее посещать и переносить сочувственные взгляды одноклассниц. Испытание не из легких… и чем дольше откладывать возвращение, тем тяжелее ей придется. Если протез подойдет – тот, за которым они едут сегодня в ортопедическую клинику, – то Грейс скоро будет ходить. А как только привыкнет к протезу, пойдет в школу.
Энни опоздала на двадцать минут; Роберт и Грейс уже были у Венди Ауербах, протезиста. Энни проводили по узкому коридору с белыми стенами в примерочную. Она еще издали услышала знакомые голоса.
Дверь кабинета была открыта – никто не заметил, как Энни подошла. Грейс сидела в трусиках на кушетке и смотрела вниз, на ноги, но Энни ничего не видела за фигурой Венди, которая, стоя на коленях, что-то прилаживала. Роберт внимательно следил за ее действиями.
– Как теперь? – спрашивала Венди. – Лучше? – Грейс кивнула. – Отличненько. А теперь попробуй встать.
Венди поднялась на ноги. Энни видела, как Грейс, сосредоточенно нахмурив брови, медленно оторвалась от кушетки и болезненно поморщилась, когда обрубок ноги надавил на протез. Она подняла глаза и тут увидела Энни.
– Привет, – проговорила дочь, выдавив улыбку. Роберт и протезист обернулись.
– Привет! – отозвалась Энни. – Как идут дела?
Грейс пожала плечиками. Какая же она бледная, пронеслось в голове Энни. Какая хрупкая!
– Малышка очень способная, – сказала Венди Ауербах. – Извините, мамочка, что мы вас не дождались.
Энни жестом показала, что не возражает. Наигранная веселость врачихи раздражала ее. Чего стоило хотя бы это «отличненько»! А называя ее «мамочкой», Венди подписывала себе смертный приговор. Энни не могла оторвать глаз от протеза, понимая, что Грейс внимательно следит за ее реакцией. Искусственная нога была вся телесного цвета, кроме шарниров и клапана у колена, – точная пара левой ноги дочери. Энни
