показалось это чудовищным, отвратительным. Она не знала, что сказать. Роберт пришел ей на выручку:
– Новый протез – просто красота!
После предыдущей примерки медики сняли еще один гипсовый слепок с ноги Грейс и сделали новый, улучшенный вариант протеза. Искреннее восхищение Роберта достижениями науки очень помогло снять общее напряжение. Он водил Грейс в протезную мастерскую и задал там столько вопросов, что теперь, наверное, знал о протезах не меньше самих специалистов. Энни понимала, что этим он пытается не только отвлечь внимание Грейс от ужаса происходящего, но и успокоить себя. Однако его действия приносили плоды, и Энни была благодарна за это мужу.
Кто-то принес опору для ходьбы, и Венди Ауербах стала учить Грейс ею пользоваться. Опора понадобится только на день или два, сказала она, пока Грейс не научится управлять протезом. А потом хватит и палки, да и то она скоро почувствует, что и та ей не нужна. Грейс снова села на кушетку, а Венди заговорила об уходе за протезом и стала давать гигиенические советы. Она обращалась к Грейс, но старалась вовлечь в разговор и родителей. Вскоре, однако, она исключила Энни, почувствовав, видимо, ее неприязнь; к тому же вопросы задавал только Роберт.
– Ладненько, – сказала она наконец, хлопнув в ладоши. – Думаю, мы во всем разобрались.
Венди проводила их до дверей. Грейс не сняла протеза, но шла с помощью костылей. Роберт нес следом опору и сумку с разными приспособлениями для ухода за ногой – теми, что дала Венди. Он поблагодарил ее, и та, открыв дверь, давала Грейс последние напутствия:
– И запомни, ты можешь делать все, что делала раньше. Думаю, юная леди, скоро ты снова сядешь на своего заштопанного коня.
Грейс опустила глаза. Роберт положил руку на плечо дочери. Энни пропустила их вперед.
– Она этого не хочет, – процедила Энни сквозь зубы, выходя из комнаты. – И заштопанный конь – тоже. Ясненько?
Пилигрим таял на глазах. Переломы срастались, шрамы на морде и ногах заживали, но поврежденный плечевой нерв сделал его хромым. Только покой и долгое лечение могло помочь ему. Но каждого человека, делавшего попытку подойти к нему, он встречал таким взрывом ярости, что смельчаков общаться с ним не находилось. Таким образом, лечение исключалось – оставался только относительный покой, а точнее, заточение в темном вонючем стойле на заднем дворе, за той конюшней, где он знавал более счастливые дни. Пилигрим худел и слабел.
У Гарри Логана не было ни смелости Дороти Чен, ни ее ловкости. И тогда сыновья миссис Дайер изобрели довольно жестокую методику, чтобы можно было делать ему хотя бы уколы. Они соорудили в нижней секции двери отодвигающуюся заслонку и подавали через нее Пилигриму еду и питье, подгадывая, чтобы к нужному времени конь был голоден. Логан стоял наготове со шприцем, а они тем временем ставили воду и еду у отодвинутой заслонки. Парни, хихикая, прятались в сторонке, дожидаясь, когда голод и жажда пересилят у коня страх. Пилигрим осторожно тянулся к бадье, а тем временем ребята задвигали заслонку и удерживали голову Пилигрима в западне, и тут Логан всаживал в его шею шприц. Ветеринару все это совсем не нравилось. Особенно противен был хохот парней.
В начале февраля он позвонил Лиз Хэммонд и договорился с ней о встрече в конюшне. Осмотрев Пилигрима через приоткрытую дверь стойла, они сели поговорить в машину Лиз и некоторое время молчали, глядя, как Тим и Эрик возятся со шлангом во дворе, шалят и весело смеются.
– Я сыт по горло, Лиз, – признался Логан. – Передаю его в твои руки.
– Ты говорил с Энни?
– Звонил ей десятки раз. Еще месяц назад советовал усыпить коня. Но она и слышать об этом не хочет. А я больше не могу. Я просто с ума схожу. Я ветеринар, Лизи. И должен облегчать страдания животных, а не заставлять их мучиться. С меня хватит.
Они опять помолчали, сурово, с неодобрением поглядывая на парней и как бы взвешивая, чего они стоят. Эрик пытался закурить, а Тим мешал ему, направляя на него шланг.
– Она спросила, не знаю ли я психиатров, которые лечили бы лошадей, – сказала Лиз. Логан рассмеялся.
– Этому коню не психиатр нужен, а лоботомия. – Он немного подумал. – Есть в Питтсфилде один лошадник, вроде бы умеет заговаривать, но за такой случай он не возьмется. А больше я никого не знаю. А ты?
Лиз покачала головой.
Таких специалистов не было. Логан вздохнул. С самого начала ему было ясно, что дело гиблое. И перспектив он не видел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Родина лошадей – Америка. За миллионы лет до появления на Земле человека лошади уже пощипывали сочную травку на безбрежных американских равнинах, перемещаясь по каменистым перешейкам на другие континенты, впоследствии отрезанные от Америки наступлением льдов. В отношениях с человеком они поначалу выступали как «охотник – добыча», ибо задолго до того, как человек постиг, что лошадь может помочь ему в охоте на других зверей, он убивал ее ради мяса.
Наскальные рисунки показывают, как это происходило. Преследуемые человеком львы или медведи всегда поворачиваются к охотнику передом, принимая неравный бой, – тут их и подстерегает острое копье. Но лошадь не умеет защищаться – она спасается бегством, тут-то ее и губят с помощью простой и убийственной ловушки – целые стада в паническом бегстве находили свою смерть, низвергнувшись с кручи. Об этом свидетельствуют горы раздробленных и сломанных костей, что находят при раскопках. И хотя позже человек прикинулся другом лошади, союз человека и лошади и по сей день хрупкий и непрочный: ничто не может вытеснить из сердца лошади навеки поселившийся там страх перед человеком.
Еще со времен неолита, когда лошадь приручили, встречались среди людей и те, кто это понимал.
Те, кто умел постичь душу этих созданий и исцелить гнездившиеся там раны. Их часто считали колдунами – возможно, они ими и были. Некоторые из них добивались нужных результатов, используя отбеленные косточки жабы, выловленные из ручья при лунном свете. Иным же, по преданию, достаточно
