― Сенатор звонил, ― сказал Хейген. ― Извинялся, что не смог пожаловать лично, но прибавил, что вы поймете. Скорей всего, имеет в виду тех двух красавцев из ФБР, которые торчали напротив вашего дома и записывали номера у машин. Зато подарок прислал, с нарочным.
Дон покивал головой. Не было смысла рассказывать, что он сам отсоветовал сенатору приезжать.
― Стоящий подарочек?
Германо-ирландские черты Хейгена приняли до странности итальянское выражение, обозначающее высокую степень похвалы.
― Старинное серебро, очень ценная штука. Если ребята надумают продавать ― верная тысяча. Повозился сенатор, покуда отыскал редкую вещь. Для людей его круга в этом вся соль, а не в том, сколько стоит.
Дон Корлеоне выслушал его с нескрываемым удовольствием ― со стороны такой фигуры, как сенатор, это был нешуточный знак внимания. Подобно Люке Брази, сенатор был одной из глыб, на которых покоилось могущество дона Корлеоне, ― и, подобно Люке, своим подарком он вновь подтвердил свою неизменную преданность.
Кей Адамс узнала Джонни с первого взгляда, как только он появился в саду. Узнала и искренне удивилась:
― Ваша семья знакома с Джонни Фонтейном? Что ж ты мне раньше не сказал? Теперь я уж точно пойду за тебя замуж, будь уверен.
― Хочешь, и тебя познакомлю, ― сказал Майкл.
― Сейчас-то что, ― сказала Кей. Она вздохнула. ― Три года была в него влюблена. На каждый его концерт приезжала в Нью-Йорк и с каждого уходила охрипшая. Это было что-то бесподобное!
― Погоди, познакомишься, ― сказал Майкл.
Когда Джонни после второй песенки скрылся вслед за доном Корлеоне в дверях дома, Кей не без ехидства сказала:
― Только не рассказывай мне, будто звезда такой величины, как Джонни Фонтейн, станет просить о каком-то одолжении у твоего отца.
― Джонни ― его крестник, ― сказал Майкл. ― И если бы не мой отец, ему, пожалуй, никогда бы не стать звездой такой величины.
Кей Адамс замурлыкала от восторга:
― Ой, похоже, мне опять предстоит услышать замечательную историю.
Майкл покачал головой:
― В эту историю я тебя посвящать не имею права.
― Ты можешь на меня положиться, ― сказала она.
И он рассказал ей. Рассказал, не сбиваясь на шутливый тон. Рассказал скрепя сердце. Не приводя никаких объяснений ― отметив лишь, что восемь лет тому назад его отец еще бывал горяч и поскольку речь шла об интересах его крестника, то счел вопросом собственной чести вмешаться и уладить дело.
Суть истории можно было изложить в двух словах. Восемь лет назад Джонни с невероятным успехом выступил в составе популярного джаз-ансамбля. Он сделался лакомой приманкой на концертах для радиослушателей. К несчастью, руководитель ансамбля, некий Лесс Галли ― личность, в среде эстрадников небезызвестная, ― связал Джонни на пять лет кабальным контрактом. С начинающими музыкантами так поступали сплошь да рядом. Теперь Лесс Галли имел право выдавать Джонни напрокат, а его деньги ― прикарманивать.
Дон Корлеоне лично вступил с ним в переговоры. Он предложил Галли двадцать тысяч долларов, чтобы тот расторг контракт. Галли согласился, но с условием, что половину заработков Джонни он все же оставляет за собой. Это позабавило дона. Он убавил двадцать тысяч отступного наполовину. Руководитель ансамбля, по всей видимости не слишком искушенный в делах, не связанных с милой его сердцу эстрадой, оказался решительно не способен верно истолковать смысл этой уценки. Он отверг предложение дона.
На другой день дон Корлеоне явился к дельцу от эстрады с личным визитом. Явился в сопровождении двух друзей ― Дженко Аббандандо, который состоял при его особе советником, и Люкой Брази. Других свидетелей не было. Дон Корлеоне убедил Лесса Галли подписать бумагу, в которой говорилось, что по получении заверенного чека на десять тысяч долларов означенный Галли отказывается от каких бы то ни было претензий, связанных с деятельностью Джонни Фонтейна. Дон Корлеоне убедил Лесса Галли достаточно веским доводом: приставил к его лбу пистолет и с предельной серьезностью пообещал, что пройдет минута ― и на бумаге окажется либо подпись мистера Галли, либо его мозги. Лесс Галли подписал. Дон Корлеоне спрятал в карман пистолет и вручил Галли заверенный чек.
Дальнейший ход событий ― уже достояние истории. Джонни Фонтейн и его песни стали величайшей сенсацией Америки. Два голливудских мюзикла с участием Джонни принесли киностудии неслыханные доходы. На его пластинках зарабатывали миллионы. Потом он разошелся с женой, хотя знал и любил ее с детских лет, бросил двух детей и женился на самой ослепительной и белокурой из голливудских кинозвезд. В недолгом времени он удостоверился, что она торгует собой без стыда и совести. Он начал пить, спускать деньги в игорных домах, гоняться за женщинами. Он лишился голоса. Спрос на его пластинки упал. Киностудия отказалась возобновить с ним контракт. Ему оставалось одно ― вернуться к своему крестному отцу. И вот он здесь.
Кей задумчиво сказала:
― А ты не ревнуешь отца? По всему, что ты рассказываешь о нем, видно, как много он делает для других. Поистине доброй души человек. ― Она сморщила нос. ― Хотя, разумеется, и прибегает к методам, не вполне предусмотренным законом.
Майкл вздохнул.
― Со стороны, пожалуй, так оно и выглядит, но я тебе вот что скажу. Знаешь, как принято у полярных исследователей ― оставлять за собой по дороге к полюсу запасы провианта через определенные отрезки пути? На случай, если когда-нибудь в них возникнет надобность. Так и с добрыми делами отца. Для каждого его должника наступит день, когда раздастся стук в дверь, и уж тогда ― изволь раскошеливайся...
Покамест выносили свадебный пирог, пока над ним обмирали и ахали, пока расправлялись с ним, стало уже смеркаться. Пирог, над которым по такому случаю самолично ворожил Назорин, был искусно украшен раковинками из крема ― сущее объедение, и новобрачная, перед тем как умчаться со своим белокурым мужем в свадебную поездку, алчно отколупнула несколько штук с остатков пирога. Дон учтиво и расторопно провожал гостей и заодно обратил внимание, что черной закрытой машины с агентами ФБР уже не видно.
Наконец перед домом остался последний автомобиль ― длинный черный «Кадиллак», за рулем его сидел Фредди. Дон подошел к машине пружинистой, быстрой походкой, неожиданной для его возраста и телосложения, и сел на переднее сиденье. Санни, Майкл В Джонни Фонтейн разместились сзади. Дон Корлеоне через плечо сказал Майклу:
― Как насчет твоей девушки, доберется она сама в город, ничего?
Майкл кивнул:
― Том сказал, он ее доставит.
Дон Корлеоне удовлетворенно отвернулся ― Хейген повсюду успевал.
Еще не отменили талоны на бензин, и Кольцевое шоссе, ведущее на Манхаттан, было пустынно. Не прошло и часа, как «Кадиллак» свернул на улицу, где находилась Французская больница. По дороге дон Корлеоне спросил своего младшего сына, успешно ли подвигаются его занятия. Майкл кивнул. Санни нагнулся к переднему сиденью:
― Джонни говорит, ты взялся уладить его неприятности в Голливуде. Может быть, мне туда смотаться, подсобить?
Дон Корлеоне немногословно ответил:
― Сегодня вечером туда вылетает Том. Помощники не понадобятся, дело несложное.
