пресноводных тварей…
— Знаешь, как я утопла? — радостно завопила девушка у него за спиной.
— Знаю.
Ведун сыпанул соль из горлышка банки на ладонь, метнул через плечо. Тут же шумно плеснула вода. Олег обернулся — берег был тих и пуст.
— Знаю, — повторил он. — Навки тонут просто по несчастью, русалки топятся от любви искренней, что способна даже назад к жизни их возвратить. И только мавки тонут от злобы или из мстительности. Наказать своею смертью кого-то хотят. Русалкам в таких тихих местах взяться неоткуда, несчастные влюбленные в курорты не катаются. А вот мавки найдутся в любом месте. Приятно познакомиться, родственницы.
Он натянул штаны, опоясался, перекинул майку через плечо, забрал спиннинг и отправился в скит.
— Интересно, почему из утонувших мужиков выходят только утопленники, а из теток — такое разнообразие водяных тварей? Где справедливость, где равноправие? Куда смотрят правозащитные организации?
К ужину антиквар вернулся с десятком окуней и двумя судаками в полтора локтя каждый. Однако гордился он недолго. Моторка смоталась за рыбаками, и вскоре Алексей с Борисом разложили на травке у крыльца двух полуторапудовых сомов длиною в рост человека. Прочий улов оставался в садке серебристой грудой. Все равно на фоне этих рыбин уже ничто не могло произвести впечатление. Сперва друзья сфотографировались у добычи вдвоем, потом — с проводниками и, наконец, позвали для общего снимка всех гостей скита. Наверное, не столько для фото, столько ради хвастовства.
— Ну, поздравляю мужики, — кратко и искренне выразил общее мнение Тюлень. — С вас причитается. Проставляетесь!
Так что ужин начался с шампанского для дам и холодной, как горный снег, водки для мужчин. Зина с Линой в этот раз тоже выбрались к столу и вяло ковыряли запеченную в лотках буженину, закусывая ее хрустящими салатными листьями. Вниманием прочих завладели рыбаки: они увлеченно рассказывали, как выводили из глубины этих монстров; показывали окровавленные руки — каждый по паре раз за шнур ухватился; припоминали еще одного, третьего сома, что порвал немецкий добротный шнур, словно гнилую нитку. Выглянул из воды, доплыв до самого берега, потом развернулся — и ушел. А голова была — не обхватить. А длина — как полторы моторки. А пасть — человек занырнуть может…
Прерывал увлеченную парочку только Сергей. Но по вполне уважительной причине: за каждый подвиг рыбаков следовало хлопнуть хотя бы по рюмашке.
К тому времени, когда к причалу, сыто урча мотором, привалила другая моторная лодка, уже начало смеркаться. Служащие, оставив гостей, ушли на причал. Тюлень предложил выпить за них, чтобы и дальше так же на совесть старались для гостей. Не успел он опрокинуть рюмочку, как в столовую заглянул один из молодцев:
— Сударь, куда ваш камень ставить?
— Уже привезли? — встрепенулся Тюлень. — Иду, иду…
Он выскочил из комнаты, но минут через десять вернулся, сияющий, как тульский самовар, с фотоаппаратом в одной руке и сверкающим черепом в другой:
— Теперь на мой улов пошли любоваться! Такого вы ни на какую блесну не заловите. — Он замахал рукой: — Пошли, пошли, общее фото на память. Теперь моя очередь.
Камень стоял аккурат в воротах скита, поверхностью с рунами обращенный к дому. Его придерживал паренек из персонала. Точнее, приглядывал, чтобы, подпертая двумя палками, находка не опрокинулась.
На улице было влажно, стояла приятная прохлада. Природа отдыхала после дневного зноя. Отдыхала с таким наслаждением, что вокруг не раздавалось ни единого звука: ни шелеста ветвей, ни плеска волн, ни крикливого пения лягушек, ни стрекота кузнечиков и цикад.
— Сюда, сюда вставайте, — суетился Тюлень. — Справа и слева. Я в центре сяду, с черепком. Ваня, иди сюда. Как я в кадр попаду, коли сам же снимать стану? Щелкни нас, сделай милость.
Запечатлевшись на фоне находки, все вернулись обратно в столовую. Сергей потребовал себе еще одну рюмку, поставил ее перед водруженным на стол черепом и торжественно провозгласил:
— Ну, тварь древняя, неведомая, пора тебе к жизни возвращаться. Папой клянусь, теперь мы с тобой ни за что не расстанемся.
На улице что-то оглушительно грохотнуло, свет в комнате мигнул, загорелся ярче и снова погас — на этот раз окончательно.
— Что за черт? — послышался в непроглядной после яркого света темноте голос Тюленя. — Кто-то мою клятву так захотел подтвердить?
Зина и Лина рядом с ним с готовностью захихикали. На другом конце комнаты что-то загрохотало, кто-то из женщин наивно предложил включить телевизор — чтобы хоть что-то видно было.
Глаза мало-помалу привыкали к темноте. Постепенно из черноты вокруг проступили серые прямоугольники окон, коричневые линии столов, жутковатый скелетообразный фикус.
— Простите, судари и сударыни, — прибежала женщина, что встречала гостей в первый день. — Там что-то с генератором случилось, ребята уже разбираются. Электричество будет с минуты на минуту, а пока я принесу свечи.
Одна из девиц Тюленя взвизгнула, потом кокетливо захихикала. Сергей довольно гоготнул:
— Темноты боишься? Сейчас бубука из угла полезет! Давай, рыбки попробуй. Не потолстеешь ты с нее, только фосфора в мозгах прибавится.
В холле разгорелся алый трепещущий свет, приблизился к двери — в столовую вошла женщина с подносом, светящимся, как торт на дне рождения, и принялась расставлять вдоль столов на деревянных подставочках свечи.
— И сюда, сюда еще одну, — потребовал Тюлень, приподняв черепушку. Служащая послушно вставила одну из коротких свечек под основание, и костяшка тут же ожила, глянув на мир кроваво-алыми яркими глазницами. — Классно получилось! Ну что, мужики? Давайте еще по одной, за романтику!
Зина и Лина завизжали одновременно, указывая пальцами на стену, секундой позже к их крику присоединилась Гарита. Рыбаки вскочили, попятились и прижались спиной к окну. Урсула ойкнула и схватила Олега за руку, антиквар же просто застыл с открытым ртом и недонесенной до него вилкой с ломтем форели. Крест у левого запястья ведуна начал стремительно наливаться жаром.
Три слабо светящиеся фигуры обнаженных женщин отделились от стены во внутреннем углу, медленно пересекли столовую, проходя прямо сквозь столы, и исчезли в бревнах за фикусом. С исчезновением потусторонних тварей оборвались и женские вопли.
— Что это? — еле слышно прошептал Вячеслав Григорьевич.
— Похоже на призраков, — в наступившей тишине сообщил Середин.
— Это розыгрыш, — хрипло кашлянул один из рыбаков. — Скажите, это ведь розыгрыш, правда?
— Это… Это… — Служащая опустила поднос. — Этого… не может быть…
В тот же миг от могучего удара содрогнулось окно, снаружи по нему противно проскрипели когти двух широких косматых лап, черный треугольный нос прижался к стеклу.
