трепещущих теней, пока к утру они не скрылись из виду далеко-далеко на юге.
Солнце показало свой краешек, и все страхи исчезли. Мир снова стал добрым и радостным: голубое небо, золотой круг светила, отправляющегося в новый дневной путь, плеск волн и парус с синей восьмилучевой звездой. Полосочка берега исчезла слева и сзади.
Корабль прорывался на запад сквозь Великое Море.
Глава 9
За океаном
День – ночь, день – ночь... Однообразие, одинаковость прошедшей недели позволили отдохнуть отцу Целестину и его друзьям. Кошмарная ночёвка в Исландии теперь вспоминалась как дурной сон; события на холодной равнине Страны Льда если и не ушли из памяти насовсем, то ныне не будоражили воображение. Никто не просыпался с криками ужаса, поднимая на ноги дружину и заставляя всех хвататься за оружие. Такая неприятность пару раз приключилась с монахом через день после ухода из Исландии – в темноте послышался его хрип, словно святого отца пытались удавить, а чуть погодя отчаянный крик «Ётуны!! Спасайся!» привёл к небольшой панике на борту «Звезды Запада». Гуннар, к примеру, спросонья не разобрав, что к чему, да в придачу приняв на ночь крупицу своего зелья («чтоб спалось лучше», как он объяснил), снёс попавшимся под руку топором Эйрика все факелы на носу ладьи, приняв их за великанов. Утихомиривать дружину, будить монаха и зажигать огонь снова Ториру пришлось в кромешной мгле – месяц только-только нарождался. Долго удивлялись наутро, как это Гуннару обычные факелы великанами пригрезились. Германец хмуро отмалчивался, сказав только, что порошок свой теперь припрячет подальше.
Отец Целестин виновато отводил взгляд и извинялся. Когда улеглись заново и видели уж десятый сон, монах повторно возвестил о появлении ётунов, но на сей раз общего переполоха не поднял, тем более что Гуннар, которому отчего-то теперь не уснуть никак было, едва заслышав первые стоны святого отца, запустил в него сапогом. Отец Целестин поднял голову, оглядел осоловелым взглядом палубу, перевернулся на другой бок и захрапел до самого утра. Потом он всё объяснял расшатанными нервами.
Простые хирдманы, понятно, так и не узнали обо всём происшедшем в Исландии. Торир много не рассказывал – пояснил только, что ночью с огненными великанами из Ётунхейма повстречались да едва ноги унесли. Людей конунг до поры пугать не хотел и другим запретил. Всё до последней детали узнала одна Сигню. Отец Целестин от неё ничего не скрыл и к тому же хотел поплакаться родной душе в том, что все устои его веры начали опрокидываться после явления языческих божеств и прочих созданий, которым в христианском мире места не было. Сигню оказалась в чём-то мудрее монаха, ответив на его хватающую за душу исповедь не утешениями, а железной логикой:
– Знаешь, если Один есть, то ты ничего с этим не поделаешь, и ничего тут плохого нет. И Иисус есть. Просто его бытие в доказательствах не нуждается. Вот и верь и в того и в другого. Чем плохо? Если Один не поможет, проси христианского Бога, ну и наоборот...
Отец Целестин после подобного заявления рассвирепел и заставил Сигню-Марию сорок раз читать Pater. Нет, вы только вообразите, до столь вопиющей ереси додуматься! Остыв, монах ещё раз привёл воспитаннице все доказательства бытия Божия и прочёл очередную проповедь против язычества. Шёпотом. Чтобы не слышал никто больше.
И что самое гнусное, долго себе не признавался, что вся произнесённая речь была ложью от первого до последнего слова. Эх, трудно отказаться от старых убеждений...
Перед Ториром встал вопрос: «А дальше куда?» Созвав небольшой совет, куда вошли все участвовавшие в исландском приключении, не исключая Гуннара, а также мрачный Олаф, конунг предложил вести корабль точно на запад, пока не покажется земля.
– Я тут по звёздам кое-что посчитал... – проговорил отец Целестин, обводя взглядом Юлия Цезаря, узревшего войско Версингиторикса, океанскую гладь на юге и западе. – Точно не скажу, но, по-моему, мы сейчас должны быть лишь чуть к северу от места, где в Норвегии располагается Вадхейм-фьорд. Лиг на десять, самое большее.
– Ну и что? – спросил Видгар. – Один... гм... – Он мельком взглянул на Олафа, но старый викинг промолчал. Кое-какие обрывки разговоров конунга дали ему понять, что Торир встречался с богами. И нечего удивляться тогда. Видгар продолжил:
– Один говорил, что надо идти на закат, а потом опять на юг вдоль берега. Хёгни сказал, что дотуда всего дня четыре...
– Один, значит? – негромко произнёс Гуннар. В его глазах появился странный блеск. – Слушайте, а если... Если у Одина и спросить?
– Чего? – удивился монах. – Как?
Гуннар улыбнулся, быстро спрыгнул вниз, порылся под кормовой палубой, затем рванул к мачте – туда, где топтались, пережёвывая сено, лошади и были привязаны с десяток живых куриц. Никто и глазом моргнуть не успел, как германец опять стоял перед конунгом, держа в одной руке жертвенный нож, а другой сжимая лапы трепыхавшемуся пёстрому петуху.
– Вот. Теперь понятно? – Поросшая рыжей щетиной рожа Гуннара светилась довольством от сознания собственной значимости. – Раньше я приносил жертвы Вотану и гадал на жертвенной крови. Попробовать? Тогда всё получалось!
– Ну давай... – пожал плечами Торир. – Только ты, того... Беды не накличь.
Отец Целестин, даже не пытаясь протестовать, со стоном убежал на нос корабля, не желая присутствовать при языческом обряде. Господи, ну почему им попросту не повернуть кнорр на запад?
Монах бормотал молитвы, но любопытство было сильнее, и краешком глаза он всё-таки посматривал на корму, где Гуннар уже раскидывал гадальные прутики, гнусаво напевая мольбы к Вотану. Отцу Целестину приходилось читать, что гадание на жеребьёвых палочках или дощечках с вырезанными рунами свидетельствовали ещё древние римляне у германских племён, живших в пограничных с Империей областях. Да и предсказания на жертвенной крови у племён варваров впервые зафиксированы в римских хрониках ещё в первом веке по Рождеству Христову. Считай, восемьсот лет прошло, а мерзкие обычаи так и не изжились...
Отец Целестин спал так крепко, как можно спать только в предутренние часы, на самом восходе солнца. Разместился он, как обычно, под кормовой палубой, на груде запасной одежды. Здесь и не холодно, и, если что, с конунгом рядом.
– Вставай скорее!
– Иди смотреть!
Гуннар и Видгар, крепко сдружившиеся за время плавания, стянули с монаха служившую одеялом накидку, и святой отец, ещё окончательно не проснувшийся, решил, что случилась очередная беда. На четвереньках он выполз из закутка и, выпрямившись, заглянул за борт, куда, разинув от восторга рты, уже смотрели все люди, находившиеся на корабле. Торир и тот, отдав своё ненаглядное рулевое весло поднятому ото сна Олафу, улыбаясь, смотрел в воду.
Совсем рядом с обшивкой корабля, точно следуя рядом, плыли невероятно красивые киты. Два по левому борту и три – по правому. Чёрные, с белыми боками и брюхом, украшенные длинными изогнутыми плавниками, красавцы киты сопровождали кнорр, изредка касаясь поверхности океана гладкими спинами. Тогда их плавники вспенивали воду, оставляя позади волнистые следы, соединяющиеся с кильватерным следом ладьи.
– Это Убийцы! – сказал Видгар оказавшемуся рядом монаху. – Дружина морского бога Ньёрда.
– Да, – подтвердил обернувшийся конунг. – В море эти киты такие же воители, как мы на земле и поверхности вод. Благой Ньёрд счёл нужным послать нам свою свиту.
«Ну почему они появление каких-то рыбин истолковывают как очередной знак божественного внимания? – огорчённо подумал монах. – И с каких это пор Ньёрд стал морским богом? Вроде бы он отвечает только за мореплавание, охоту и рыболовство... А шут их разберёт, божеств этих...»
– Смотри, смотри! – Гуннар схватил отца Целестина за плечо. – Вон ещё!
И точно, справа и слева от ладьи появлялись и снова исчезали всё новые чёрные плавники. Монах пытался считать, но сбился на четвёртом десятке. Огромная стая китов, как и вадхеймский корабль, шла на юго-запад, не отставая и не обгоняя его. А затем киты стали прыгать в воздух.
Огромные чёрно-белые туши вылетали из моря и с грохотом обрушивались обратно, успевая за краткий
