очень загадочном и необычном каменном колодце не то что на ночь, но даже и до вечера, он не сомневался.
– Если опять какая беда приключится, я вас спасать не буду! – с апломбом заявил монах и погладил золотой диск с Оком Амона-Ра.
Грянувший громкий хохот Торира и Гуннара эхом отозвался от зеркальных стен долины.
– Ночуем здесь, – утерев набежавшие на глаза слёзы, сказал конунг, всё ещё продолжая смеяться. – И запомните все, что надеяться этой ночью нам придётся только на себя, ибо великий воитель-ромей отказывает нам в помощи! Гуннар, где у тебя прави?льный камень? А то мой меч затупился...
Отец Целестин обиженно надулся. Нет, не понимают дурни, даже после всех бедствий, обрушившихся на их головы после ухода из Вадхейма, что опасность лучше обойти, а не переть напролом!
– А долинка эта мне всяко не по нраву, и, помяните моё слово, что-нибудь тут на нас да свалится!
Быть может, и прав был монах...
Глава 17
К землям людей
– Благость-то какая!.. – проговорил отец Целестин, после плотного ужина напрочь позабывший, как совсем недавно грозно пророчествовал о поджидающих отряд в круглой долине бедах. Безусловно, от своих слов монах не отказывался, но вот уже и солнце зашло, и звёзды на небосводе горят, наблюдая, как пятеро людей расположились на отдых в якобы «дурном» месте, а всё ещё ничего страшного не случилось. «Да, наверное, и не случится, – решил отец Целестин. – Если уж нас сюда кто-то впустил и позволил остаться, то и уйти целыми-невредимыми разрешит».
Он недаром сравнивал скрытую в скалах долину с маленьким раем – и воздух здесь был чистым и ароматным, не то что в пропылённой степи или душном лесу, буйные травы на лугу не тронула сушь, и могли они укрыть человека по пояс. Озеро так и вообще поражало обилием рыбы и водоплавающей птицы – подходи и хоть руками бери. То, что дичь была непуганая, очень быстро выяснил неугомонный Гуннар. Громадные, очень жирные серые гуси едва только не кинулись к вышедшему на травяной бережок человеку, чтобы он покормил их с рук. У Гуннара, правда, были совсем другие намерения. Вынув из мешка лук, которым он не пользовался с первой ночи в Междумирье, предпочитая более удобный самострел, он с нескольких шагов подстрелил трёх ничего не подозревавших птиц, вручил их Сигню, чтобы ощипала, а сам вместе с Видгаром отправился к лесу за озером – набрать дров для костра. Торир в это время углядел плеснувшую хвостом по воде рыбину и, подняв брошенный Гуннаром лук, встал возле самой кромки берега. Дождавшись, когда на озёрной глади рябью мелькнула едва заметная тень, поднял оружие и тренькнул тетивой. Тисовая стрела с чуть слышным всплеском ушла в воду локтях в десяти перед ним, а мгновение спустя снова появилась над поверхностью вместе с расписанной синими и розовыми пятнами радужной форелью – остриё вошло рыбине в голову.
– А достать как? – спросил наблюдавший за действиями конунга монах.
– В воду лезть придётся, – вздохнул Торир. – Чего ж такую добычу бросать?
Быстро раздевшись, конунг нырнул в прозрачную, очень холодную воду и, в несколько взмахов настигнув дрейфующую по лёгким волнам форель, вернулся. Едва он вышел на берег, монах схватился за голову:
– Батюшки, а это ещё что? Ну-ка постой!
– Что за беда? – не понял Торир и, лишь когда отец Целестин указал на невесть откуда взявшихся толстых чёрных пиявок, незаметно и безболезненно вцепившихся в его руки и грудь, чертыхнулся и принялся их отдирать.
– Нет, не надо! – запротестовал монах. – Если пиявок руками снимешь, ранки потом загноятся. Погоди- ка, я сам попробую.
– Только давай быстрее, – буркнул Торир, всё ещё сжимая рыбу в левой руке. – Не люблю я этих тварей...
Быстро выудив из своей сумы заветный мешочек с солью, отец Целестин присыпал по щепотке на раздувшиеся хвосты кровососов, и они, поизвивавшись, отцепились.
– Не пойму, откуда здесь пиявки взялись? – недоумевал Торир, обтираясь пучком травы. – Ведь не было их у берега, я бы заметил...
Сигню, уже окружённая кучками сероватого гусиного пуха, подняла голову и внимательно посмотрела на озеро.
– Мне кажется, что хозяин этого места на нас сердится, – проговорила она. – Вот он тебя и предупредил.
– Не говори глупостей! – отмахнулся Торир. – Если бы этот хозяин был и мы пришлись ему не по нраву, то он бы не пиявок на нас напустил, а что-нибудь похуже...
Когда вернулись Гуннар с Видгаром и запылал костёр, отвыкшие от доброй пищи люди устроили роскошный пир, тем более что Видгар притащил из леса целую кучу диких яблок, оказавшихся на диво сладкими. Пока пеклись рыба и гуси, Видгар рассказывал о виденном в заозёрном лесу, и монах всё больше убеждался, что круглый дол очень отличается от уже виденных в Междумирье межгорий, не говоря уже о долинах европейских гор.
– Там растут совершенно потрясающие деревья, – говорил меж тем молодой норманн. – Сразу за полосой буков начинается очень старый лес, но в нём на удивление светло и чисто. Я не видел, чтобы стволы покрывал мох или лежали поваленные деревья. Кора у них такая гладкая, разве что не блестит. Рябины, берёзы, ясеней много... И всё большие и древние.
– Ты про старый дуб расскажи, – напомнил Гуннар.
– Да, верно. Недалеко от края рощи мы на поляну наткнулись, а посредине её дуб растёт, да какой! – Видгар развёл руки, будто пытаясь показать размеры огромного дерева. – Верхние ветви под самые небеса уходят! Ствол, наверное, обхватов в семь, не меньше. Желудей на земле видимо-невидимо лежит. А кое-где на ветках вихорево гнездо растёт. Необычно.
«Вихорево гнездо? – про себя удивился монах. – Э, погодите, это же по-простонародному так омелу кличут».
– Ну и что? – удивился конунг. – Что же тут необычного? Большой дуб, тысячелетний небось, дубовые ягодки на нём – омелы разве никогда не видел? Чем же он от собратьев своих в Триречье или даже в Гардарики отличен?
– Сильное место, – качнув головой, ответил Видгар. – Это даже Гуннар учуял. По-моему, дуб тот вмещает в себя некоего духа, божество, принявшее облик дерева. То место очень уж святилище напоминает, кстати...
– Как так? – не понял, но сразу насторожился монах.
– Кости мы там нашли. Бычьи, кажется. Не иначе как в жертву тех быков закололи.
Отец Целестин скривился. И так-то не одобрявший кровавые жертвы, он недоумевал, как можно приносить дары какому-то дереву, будь оно неладно? Кроме того, кто зарезал быков? Люди? Или, например, тролли или турсы? Жилище Нидхёгга уже неподалёку, и сих тварей в округе можно встретить...
Спорили до темноты, выдвигая самые разные предположения. Монах настаивал на том, что большому дубу поклонялись, скорее всего, нелюди, но Торир напомнил ему о племенах, живших в окрестных степях и недалёких развалинах посёлков. Надо думать, что жители тамошние и приходили сюда испрашивать милости у древнего дерева. К единому мнению так и не пришли, однако Торир понимал, что если в долине кто-то бывал раньше, то может наведаться и вновь. Потому конунг встал на стражу первым, сказав, что потом разбудит Видгара, а тот в свою очередь уже под утро – Гуннара.
Лошади бродили вокруг костра, пощипывая траву уже не столь жадно, у огня, исходя паром, сушились вымокшие за последние дни вещи. Тишину изредка нарушали плеск озёрной воды да редкое хлопанье крыльев устраивавшихся на ночлег птиц. Любой, даже самый тихий звук, отражаясь от каменных стен, многократно усиливался, но это ничуть не помешало отцу Целестину, да и всем прочим, спокойно уснуть на охапках свежесрезанной пахучей травы. Один лишь Торир сидел возле костра, изредка помешивая горячие угли.
Сквозь сон отец Целестин услышал, как глубокой ночью конунг поднял Видгара и улёгся сам, а в предутренние часы гулкое эхо разнесло по долине недовольное бурчание разбуженного Гуннара. Германец, пытаясь проснуться окончательно, плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды, нарезал Торировым
