заскрежетал зубами: эти скоты даже не удосужились поставить его на ноги, они просто бросили его в дорожную пыль! Он начал было вставать, но сильный удар древком под ребро вновь заставил свалиться на землю. Тогда Каборра прекратил попытки сопротивления; лег на спину, сложил руки на груди и презрительно поджал губы. Ему казалось, что в нынешнем положении эта поза - единственная подобающая нобилю из Зингары.
Склонившиеся над ним стражи захохотали.
– Ну и чучело!
– У них в Зингаре все такие! Я-то знаю, я - пуантенец!
– Он, видать, и в штаны напустил!
Винчет Каборра был безмерно оскорблен. Он вновь попытался вскочить, но сильные руки и так уже тянули его вверх, отстегивали перевязь с мечом, рвали из пальцев кинжал.
– Обыскать! - приказал Паллантид.
С извивающегося Каборры начали стаскивать одежду; но самое обидное, что при том его пинали и награждали увесистыми тумаками как самого обычного вора-простолюдина, приговаривая: 'Поворачивайся быстрей, ослиная задница! Шакалий хвост… кусок дерьма… отрыжка Нергала…' Подобного унижения зингарский нобиль не испытывал никогда. В этот миг собственное будущее его не волновало - то, что оно будет печальным, он не сомневался, и об этом решил погоревать после. Но талисман, врученный ему кхитайцем! Божественный камень, средоточие таинственных сил! Неужели он так и останется у проклятых аквилонцев? У их варвара-короля?
– Ничего нет, господин, - разводя руками, сказал один из Черных Драконов, поворачиваясь к Паллантиду.
Каборра, голый с ног до головы, стоял на дороге, озираясь беспомощно и злобно. Лишь на бедрах его пламенела красная шелковая повязка, но под ней не удалось бы спрятать и горошины, не то что камень размером с кулак.
– Вы только посмотрите! - издевательски протянул Паллантид. - Посол-то наш - видный мужчина! Небось, как разденется, все красотки падают на спину!
Воины опять загоготали. Людей благородных среди них не замечалось, и вели они себя так, как и положено неотесанной солдатне. Пинки и плоские шутки посыпались на зингарского рыцаря.
– А ну-ка молчать! - властный голос Паллантида мгновенно перекрыл гомон, и Каборра на миг почувствовал к нему нечто вроде благодарности. - Поглядите в седельных сумках!
Зангарец похолодел. При каменном молчании один из гвардейцев направился к его коню, расстегнул сумки и стал копаться в них, выбрасывая прямо в пыль кошельки с монетами, припасы, флягу с вином, метательные ножи, плотную связку пергаментов с письмами и заметками. Наконец воин добрался до самого дна, недоуменно вскинул брови и вытащил под свет факелов огромный рубиновый шар.
При виде его солдаты замерли, потом откликнулись дружным стоном - словно ветер в травах прошелестел. Брови Паллантида тоже полезли вверх, но вдруг, усмехнувшись, он наклонился с седла, взял камень из рук гвардейца и небрежно сунул за пазуху.
– Подделка! Все в порядке, парни, нечего пялить глаза. Наш зингарский рыцарь просчитался… Всего лишь подделка! Истиный талисман в королевской сокровищнице.
Вздох облегчения пронесся в толпе гвардейцев и стражников; одни засмеялись, другие шипели сквозь зубы проклятья в адрес Каборры, нергалова отродья. Рыцарь из Зингары был раздавлен; опустив голову, ссутулив плечи, он стоял среди солдат, впервые в жизни чувствуя, как жгучие слезы гнева выступают на глазах. Все пропало, все! Все пошло прахом! И горделивые мечты, и надежды на награду! Быть может, и талисман - подделка, как сказал аквилонский пес… Быть может, обманул-таки проклятый кхитаец! Но зачем?
Нагой и безоружный, стоял Каборра среди насмешливых врагов. Они даже не собирались вязать его.
– Куда меня? - Он поднял голову и поглядел на Паллантида.
– Сначала - к одному искуснику и умельцу, желающему потолковать с тобой. А там - как король решит… За ребро и на крюк, или в Железную Башню, к твоему приятелю сиру Лайоналю.
– Я никуда не поеду! - вскинулся зингарец, собрав остатки былого высокомерия. Но вместо ответа Паллантид лишь пнул его сапогом, отвернулся и направил коня на север, к Тарантии, аквилонской столице. Черные Драконы с проклятьями водрузили пленника на лошадь, привязали ноги к стременам и двинулись вслед за Паллантидом. Звезды над головой Каборры стали меркнуть, горизонт на востоке посерел, потом налился розовым светом; вставало солнце, и ослепительный его зрачок заставлял Иштар закрыть свои звездные очи.
…Мерно покачиваясь в седле, Паллантид, капитан Черных Драконов, размышлял о том, что еще до вечера успеет отвезти беглеца к шемиту - особенно если не заезжать в Тарантию, а обогнуть город с юга, по окружному тракту, соединявшему все торговые дороги. Но как быть с камнем? Он почти не сомневался, что Каборра вез подделку, раздобыв ее то ли у хитроумного Минь Сао, то ли еще у кого. И, по зрелом размышлении, решил оставить камень у шемита - вместе с пленником, коего тот собирался допросить.
По склонностям своим и характеру Сирам Авортиан Чандра Паландарус, родившийся некогда в Эруке, являлся великим жизнелюбцем. Его не интересовала власть, и он никогда не пытался возвеличиться над людьми; он рассматривал власть как лишнюю и ненужную обузу и не понимал, почему многие столь жадно домогаются ее. Другое дело - благополучие, достаток и богатство; богатство помогало исполнять все прихоти и причуды, вкушать любые удовольствия, коими жизнь могла одарить человека. Надежный кров над головой, хорошая одежда и пища, вино, дорогие блюда и кубки, красивые статуи, ароматные цветы, яркие мягкие ковры, женщины… Впрочем, после сорока женщины уже перестали привлекать Сирама; вместе с былой стройностью он потерял к ним всякий интерес. Теперь он рассматривал женщин, обитавших в его доме, как ценный предмет обстановки: изящны, прелестны и пригодны для чесания пяток и завивки бороды. Все остальное мужчины делали лучше женщин - лучше стерегли его покой, лучше присматривали за садом и лучше готовили.
Однако, обладая умом быстрым и изощренным, Сирам не мог довольствоваться лишь теми радостями, что приносили ему обильные трапезы, расслабляющий покой массажа, аромат цветущих яблонь или лицезрение сосудов из фарфора и хрусталя, чьи совершенные формы напоминали женские бедра и грудь, но были неизмеримо приятней для взгляда. Все это тешило и развлекало его, но вкус жизни придавали загадки и тайны, позволявшие прикоснуться к судьбам других людей и узнать нечто новое, то, что скрывалось в глубине и могло служить пищей для проницательного ума. Сирам был любопытен, но не одно лишь любопытство заставляло его погружаться в бездны чужих тайн; разгадывание секретов, распутывание хитрых клубков, сплетенных из нитей человеческих судеб, являлось его страстью. Тем более, что за подобные вещи ему платили. Неплохо платили; достаточно, чтоб содержать дом с тремя десятками слуг и многочисленных помощников в иных странах, снабжавших Сирама сведениями.
В дела сильных мира сего Сирам предпочитал не соваться - не только потому, что это грозило множеством опасностей, но и по другим причинам. По собственному своему разумению и воле богов он всегда старался отделить правого от виноватого, обиженного от обидчика, ограбленного от грабителя; но среди королей и князей обидчиками и грабителями являлись почти все, и трудно было найти монарха, не замешанного в какую-нибудь темную историю. Действовать в их пользу Сирам не желал, отдавая предпочтение тем клиентам и преступникам, среди коих можно было все-таки отделить зло от добра. К счастью, их хватало, так как в мире не переводились грабители и воры, отравители и убийцы, неверные жены и мужья, колдуны, наводящие порчу на добрых людей, разбойники, игроки и мошенники. Случались и с ними неприятности, ибо нельзя достать мед из улья и уберечься от пчелиных укусов, но Сирам содержал немало помощников и слуг, ограждавших его от риска и мести уличенных преступников.
Все они служили хозяину не первый год, все были смекалистыми парнями, умевшими смотреть и слушать, а также пересказать хозяину увиденное и услышанное. Что касается самого Сирама, то он только размышлял, не опускаясь до таких низменных занятий, как подслушивание и подглядывание. Впрочем, его вес и размеры служили препоной для любых активных действий, кроме купания в бассейне и ежедневных семикратных трапез.
Сейчас он покончил с первой: свиные уши, вымоченные в красном вине, фруктовый пирог, говядина по-бритунски, мед с горных карпашских лугов, смешанный с туранскими орехами и поджаренными в масле
