тестяными шариками, кувшин охлажденного кисловатого вина из Пуантена. Вино и еда пробудили жизненные соки, питавшие кровь и мозг; теперь Сираму думалось легко, так как заботы желудка его до времени не тревожили.
Прежде всего он поразмыслил над тем, желает ли взяться за это дело. С одной стороны, его вмешательство явилось бы нарушением правил, согласно коим владыки не рассматривались в качестве клиентов. Но с другой… С другой интуиция и разум подсказывали ему, что в данном случае надо сделать исключение. Имея в Тарантии свои глаза и уши, Сирам многое знал об аквилонском короле и не мог отнести его к числу неправедных властителей, виновных не в тот, так в другом. Этот киммерийский варвар совершил по крайней мере одно полезное для державы деяние - сверг с престола прежнего короля, развратника и пьяницу Немедидеса. И, захватив трон, он правил строго, но справедливо! А после мятежей гандерландских и тауранских баронов, после Немедийской войны, случившейся восемь лет назад, он даровал стране процветание и покой. Столь полный покой, что Сирам, выбирая место, где ему хотелось бы скоротать старость, решил поселиться в окрестностях Тарантии. В самом деле, тут его никто не тревожил, и потому он чувствовал некий долг благодарности перед аквилонским королем.
Имелись и другие обстоятельства, которые тоже надо было учесть. Во-первых, в произошедшем владыка Конан являлся обиженной стороной, а помощь обиженным - особенно за хорошую плату - угодна богам; во-вторых, любопытство Сирама было возбуждено, и он чувствовал, что не сумеет справиться со своими мыслями: волей-неволей его раздумья обращались к магическому талисману, к послам, несомненно желавшим им завладеть, к черному магу, обитавшему то ли в самой Тарантии, то ли вблизи городских стен. Наконец, была и третья причина: Конан относился к числу тех владык, которым не так-то просто отказать. Об этом Сирам знал раньше, а вчера понял со всей определенностью; и теперь, обдумывая свое решение, уверился, что выхода нет - он должен взяться за это дело.
Собственно, уже взялся, подумал он, взглянув на солнце. После обеденной трапезы - четвертой, согласно его дневному распорядку, - королевские воины должны привезти трех послов; затем, ближе к вечеру, доставят кхитайца, а там явится и Альяс с подручными и свежими новостями. Толковый парень этот Альяс, мелькнула мысль; стигийский алфавит в обратном порядке перескажет и не собьется…
Сирам снова посмотрел на солнечный диск, до половины поднявшийся над садовой стеной, и опустил веки. В тишине, тепле и покое думалось ему хорошо.
Король толковал о послах и черном колдуне, но офирца, зингарца и аргосца Сирам отмел сразу. Разумеется, это не исключало допроса с пристрастием над бассейном Иракуса; у этой троицы были преступные намерения, однако на роль исполнителей ни один из них не подходил. Слишком неопытны и неуклюжи! Из нобиля и рыцаря никогда не получится настоящего вора, так как, не обладая должным искусством, нобиль обычно идет напролом: подкупает или травит стражу, сбивает замки, не заботясь о том, чтоб запереть их за собой, лезет к сокровищам, не задумываясь об охранных чарах и путях отступления. Словом, человек благородных кровей действовал бы неумело, в точности как сир Лайональ; и Сирам полагал, что любой из трех остальных послов, рискни он приблизиться к талисману хоть с охапкой черного лотоса, был бы пойман, уличен и отправлен в подвалы Железной Башни.
Но все же Алонзель, Каборра и Мантий Кроат представляли несомненный интерес. Окажись один из них умным человеком, он нанял бы опытного вора, а потом, дабы соблюсти тайну, воткнул ему кинжал под ребро. Впрочем, в Тарантии, да и по всей Аквилонии, и в Зингаре, и в Аргосе и других южных странах, не нашлось бы столь ловкого грабителя, который смог бы проникнуть в королевскую сокровищницу. Самых выдающихся представителей воровского ремесла Сирам знал и не сомневался, что лишь заморанцы могли бы похитить талисман. Да, в Шадизаре и Аренджуне нашлись бы три-четыре искусника, способных на такое… Но никто из них в Тарантии не появлялся и Замору не покидал, и посыльные голуби, прилетавшие к Сираму с востока, таких вестей не приносили.
Возможно, троице послов, как и злосчастному Лайоналю, была уготовлена другая роль - не удачливых похитителей, а подозреваемых. Это означало, что они всего лишь куклы, коих дергает за ниточки умелый кукловод; и Сирам в своих раздумьях все больше склонялся к такому предположению. Истинный вор послал бы вперед глупцов - на разведку, чтобы проверить возможные ловушки и отвести от себя подозрение. Эта идея казалась гораздо плодотворней, чем прямой умысел послов - тем более, что король упомянул о стигийском маге, об этом загадочном Нох-Хоре. Стигиец мог связаться с Лайоналем и с любым другим послом, и, оделив недоумка зельями да заклятьями, отправить прямиком в мышеловку. Удастся кража, так легче выманить камень у вора, чем самому лезть в сокровищницу; не удастся, так будет известно, какие заклятья не сработали… Разумно, вполне разумно и хитро! И сама мысль о том, что лучше не красть талисман, а подменить его, тоже говорит о хитрости и осторожности…
Огромный нос Сирама задвигался, ноздри раздулись, как у гончего пса, взявшего след, но через мгновенье он покачал огромной головой. Нет, что-то здесь не так! Предположим, этот загадочный стигиец хочет похитить талисман; предположим, он соблазнил послов и начал подсылать их в сокровищницу, и первым - сира Лайоналя; предположим, после двух или трех покушений, закончив с разведкой, он собирался сам проникнуть в хранилище и завладеть камнем… Разумный план, если позабыть, что талисман похитили еще раньше! Когда Лайональ залез в сокровищницу, камня там уже не было!
Вот ключик ко всему делу, подумал Сирам. Если Сердце бога украдено стигийцем, то он стал бы соблазнять Лайоналя и помогать ему; это бессмысленно и опасно. Опасно, потому что Лайональ выдал его - если не со всеми потрохами, то по крайней мере упомянул и назвал имя. Овладев камнем, стигиец не стал бы затевать глупые игры с послами, а отправился бы прямиком к берегам Стикса… Но если он не знает о краже талисмана, о том, что опоздал, то план его движется своим чередом и вскоре можно ожидать новых событий. Или попытки опять прощупать двери сокровищницы, или чего-то в таком роде… Любопытно, но не слишком важно, так как ни стигийский колдун, ни болваны, коих он собирается подставить или уже подставил, до Сердца Аримана не добрались.
Кто-то другой опередил этого Нох-Хора… Кто-то другой, столь же искусный и осторожный, но еще более проворный…
Кто именно, Сирам почти не сомневался.
Кхитаец!
Он раскрыл глаза и начал загибать толстые пальцы, похожие на гроздь копченых немедийских колбасок.
Во-первых, Минь Сао тоже был послом, что само по себе наводило на кхитайца подозрения. Послу, обитавшему за стенами королевского дворца, гораздо легче подобраться к сокровищу; особенно если он не простой посол. Или, скажем определенней, представляет не только нефритовую особу кхитайского властелина, но и других людей, тайных владык восточного предела земли. Люди эти ничем не уступали магам Черного Круга, а в коварстве и хитроумии, пожалуй, превосходили их. К тому же Алое Кольцо унаследовало многие тайные знания лемуров, и адепты его считались не менее опасными, чем жрецы Сета.
Во-вторых, Минь Сао, весьма возможно, принадлежал к их числу. Он был стар, но бодр, и владел искусством кхиу-та, отделенным от магии весьма призрачной гранью; сундуки его были полны загадочными свитками, и каждый иероглиф в них мог оказаться могущественным заклятьем.
В-третьих, кхитаец обладал несомненным умом и не пытался его скрывать. С одной стороны, он не выдавал себя за чернокнижника или мага, с другой - не утаивал неких своих познаний, которые могли бы создать ему репутацию человека незаурядного и опасного; к примеру, все знали, что он владеет приемами кхиу-та. Кхитаец был способен замыслить похищение талисмана, ибо всякий магический орден, в том числе и Алое Кольцо, пожертвовал бы многим, чтоб овладеть такой древней и могущественной реликвией. Эта истина не требовала доказательств, и Сирам загнул третий палец.
В-четвертых, талисман привлек внимание Минь Сао. Заявившись с пятью другими послами на королевский прием, он дерзнул расспрашивать владыку Аквилонии о делах давних и тайных, покрытый пологом смерти, ибо те, чьи руки касались магического камня, по большей части ушли в холод и мрак Серых Равнин. Но король достойно ответил ему - спроси у демона!
И это было в-пятых.
Кто бы не устрашился такого ответа? Но кхитаец сказал - спрошу! Как будто собирался потолковать с купцом, чей караван привез из Вендии шкатулку с самоцветами.
Сирам поглядел на свой пухлый кулак с пятью поджатыми пальцами. Похоже, разговор с этим Минь Сао
