Вдруг Янкеле увидел маму. Платок она где-то потеряла, чёрные волосы растрепались и висели космами, глаза стали большими. Она подбежала к Янкеле, больно схватила за руку и потащила.
Янкеле вырывался:
— Мама, не бойся, не бойся же!..
Он услышал над собой сильное дыхание лошади.
Резкий удар обжёг голову Янкеле. Казацкая нагайка била по нём, по маме, по всем бегущим.
— Не надо!.. — кричал Янкеле. Они свернули в переулок…
Дома мама легла. Бабушка прикладывала ко лбу Янкеля мокрое полотенце. Прибежала Юзефа:
— Яненко, коханый, шо с тобой?
Янкеле вскочил, сбросил полотенце, кинулся к тетради, выдрал первый лист с красно-синим казаком и стал в ярости рвать его на кусочки и топтать ногами.
— Зачем я тогда купил эту тетрадь! — плакал он. — Лучше бы я тогда пистолет купил!
Бабушка качала головой:
— Вы хотите быть сильнее Николая Второго! Это же неслыханная вещь!
ДЯДЯ ГЕРЦКЕ
Дядя Герцке был молодой и весёлый, он знал много хороших песен и всегда напевал: «Лопни, но держи фасон!»
По вечерам он приходил грязный, усталый, и Янкеле поливал ему из тяжёлой медной кружки, а дядя командовал:
— Крантиком! Дождиком!
Потом он переодевался, чистил слюной штиблеты, брал свою тросточку с ремешком на конце и говорил:
— Яшкец, пойдём!
Они выходили на главную улицу, где иллюзион. Там показывали драмы в шести частях и комедии. Янкеле и Герцке больше любили комедии и смеялись до слёз, когда у Макса Линдера лопались брюки или он уваливался в бочку со сметаной.
Потом они катались на конке, потом заходили в Дворянский сад. Там духовая музыка, танцы, и дядя Герцке танцевал с Ядвигой «Варшавский вальс».
Потом дядя угощал их семечками, а то и мороженым. Хорошая, счастливая была жизнь! «Почему папа не такой, как Герцке?» — часто думал Янкеле. Он тогда не сидел бы в тюрьме, он бы тоже смотрел драмы и комедии, тоже танцевал бы вальс и тоже напевал бы весёлую песенку:
Вдруг всё кончилось. От воинского начальника пришла повестка: Герцке надо
Доктор сказал: «Годен»; начальник сказал: «Годен»; на билете напечатали: «Годен»; везде Герцке мерещились чёрные буквы: «Годен».
А через месяц бабушка и Янкеле уже провожали дядю Герцке на станцию. Он брёл с сундучком на плече посередине улицы. Он был не один — с ним было ещё много народу с сундучками. Все шли, опустив головы, будто все потеряли что-то на булыжной мостовой и не могут найти.
Спереди и сзади шагали настоящие солдаты, с ружьями. Кто-то пел, кто-то играл на гармошке, женщины плакали, а бабушка и Янкеле тихо шли по деревянному тротуару. Они то и дело спотыкались, потому что всё время смотрели вбок, на Герцке. А Герцке оглядывался на них и невесело улыбался. Они хотели подойти к Герцке, но солдат с ружьём сказал:
— Нельзя!
Потом все с сундучками полезли в товарные вагоны, плач стал громче, паровоз засвистел: «Го-о- ден», колёса застучали: «Го-ден, го-ден, го-ден…» Весёлого дядю Герцке увезли в солдаты.
Без него стало скучно и пусто. Но понемножку Янкеле всё-таки стал его забывать, потому что проходили недели… месяцы.
Только через полгода, пробравшись в Дворянский сад, он вспомнил дядю. Вдруг он увидел Ядвигу — она танцевала с чужим кавалером польку-мазурку. И Янкеле убежал.
Через год, когда прибирались к пасхе, Янкеле нашёл в сундуке лакированную тросточку с ремешком на конце и снова вспомнил про дядю. Как ловко он вертел её двумя пальцами!
Пасха была невесёлая: папа — в тюрьме, мама — в больнице, Герцке — в солдатах. Бабушка и Янкеле одиноко сидели за праздничным столом. Вдруг стукнула дверь, на пороге появился высокий бородатый солдат. Янкеле испугался. Солдат схватил его и бабушку и стал душить. Янкеле закричал, а бабушка заплакала:
— Как ты похудел, как почернел! Что они с тобой сделали?
Это был Герцке. Он расшиб на манёврах колено, и его послали домой, на
Янкеле отвык от дяди, стеснялся и говорил ему «вы»:
— А где у вас ружьё? А вы можете из шинели такой хомут сделать, как у всех солдатов? А кокарда у вас серебряная или так только?
Но, когда солдат Герцке побрился, скинул сапоги, и портянки, и ремень, и шаровары, лёг и укрылся одеялом, он снова стал дядей Герцке. Янкеле перестал стесняться. Они легли вместе, как раньше, и Герцке шёпотом рассказывал ему, как ротный дрался кулаком, а полуротный ладонью и как обучали разговору: «Так точно, ваше благородие!», «Не могу знать, ваше благородие!»
— А генералом, Герцке, ты будешь? — спрашивал Янкеле.
— Чего захотел — генералом!
— А полковником?
— Нет, ни полковником, ни даже ефрейтором, а так и буду, какой есть: нижний чин.
— Почему нижний?
— Значит, ниже всех.
— Почему ниже? Ты ведь высокий!
— Спи! — сказал Герцке. — Спать команда была!
Янкеле повернулся к стенке, долго лежал с закрытыми глазами, потом снова задвигался:
— А в иллюзионе новая комедия: «Тётя Пуд и дядя Фунт».
— Тётя Пуд? — улыбнулся Герцке. — Завтра сходим обязательно.
Янкеле заснул счастливый. А когда проснулся, в комнате было полно народу. Пришла галантерейщица Хана, сапожник Коткес, фельдшер Лёва — «Скорая помощь». Лёва долго щупал Герцкино колено, потом сказал:
— Вам повезло, Герцке, вы, кажется, всерьёз охромели.
Бабушка засияла всеми морщинками:
— Я же знала, что он у меня удачник! Только к вечеру Янкеле удалось вытащить дядю из дому.
Они пошли по главной улице, как в доброе старое время. Правда, солдат Герцке — это уже не прежний весёлый дядя Герцке. Он не вертел тросточкой, не напевал: «Лопни, но держи фасон!» — он шёл медленно, чуть припадая на левую ногу, и то и дело отдавал честь проходящим офицерам.
У входа в иллюзион Янкеле дёрнул дядю за мохнатый рукав:
— Офицер!
