так сказать, по разным островкам, чтобы они другим жить не мешали. Так появились отшельники. Каждому такому типу было дозволено взять с собой одного слугу, если, конечно, тот был не против. Представь, нашлись люди, которые жаждали сопровождать своих патронов хоть на край Ойкумены. Среди них оказались бывшие камердинеры, телохранители, секретари, то есть те, кто настолько сросся со своим господином, что жизни без него не чаял. Совет позволил отшельникам иметь минимум роскоши и предоставил их самим себе в надежде, что рано или поздно ни одного из них не останется. Отшельники вели себя тихо, понимая, что, в противном случае, их просто-напросто лишат возможности жить и ничего не делать. Правда, было несколько попыток оставить территорию обитания, но все они окончились безрезультатно. Одна из таких колоний и была на Сейшелах. Там доживали свои дни шестеро отшельников со своими слугами.
Я посмотрел на Дэйва:
– Когда произошло убийство?
– Два часа десять минут назад нам сообщил о случившемся один из учеников профессора.
– Ты сразу вылетел на место?
– Да. Вместе с шефом.
– Кто сейчас ведет розыск?
– Непосредственно на Сейшелах работают Карл и Алексей. А вообще подключились все группы.
– Есть какие-нибудь наметки?
– Наметки? – переспросил Дэйв, помолчал, вздохнул: – Наметок больше, чем достаточно… Пропал бот профессора, из колонии отшельников исчезли некий Маноло и известный тебе Веркрюисс. Оба скрылись вместе со своими слугами. Нет кое-какой аппаратуры.
– Что говорит служба контроля?
– Разводят руками. Дескать, если злоумышленники завладели ботом, то им ничего не стоило кружным путем выбраться на материк.
Я не понимал уныния своего заместителя, поэтому внимательно посмотрел в его глаза:
– Дэйв, скажи честно, что тебя гнетет?
– В доме не осталось никаких следов пребывания постороннего человека. Мы использовали все возможности нашей аппаратуры. Создается дурацкое впечатление, что профессор сам себе нанес смертельный удар по голове увесистым молотком.
– Молотком?
– Да. Батгуул был большой любитель работ по дереву. Оказывается, всю мебель в доме он сделал своими руками. Убит был, кстати, в своей мастерской.
– Слушай, Дэйв, к своему стыду, я почти ничего не знаю о том, чем занимался Батгуул. Кажется, работами по теории параллельных пространств.
– Не только по теории… Ученик, который обнаружил его труп, Рауль Борручага, говорит, что месяц назад профессор показывал ему некоторые блоки машин для перемещения в параллельное пространство.
Я присвистнул. Дэйв понял причину моего удивления, поспешил пояснить:
– Она была еще далека от завершения.
– Но прошел же месяц! – возмутился я, догадавшись наконец о подлинной причине удрученного состояния Дэйва.
– По рекомендации Совета работа велась в строжайшей тайне.
– В тайне! – усмехнулся я. – А Борручага знал и даже видел своими глазами!
– Круг лиц, которые могли знать о машине, Совет не очерчивал, полагаясь на то, что профессор сам решит, кому можно доверять.
– И это ты назвал кое-какой аппаратурой?!
– Но ведь машина-то не была готова! – запальчиво воскликнул Дэйв. – Даже Борручага не имеет представления, сколько времени понадобится на ее доводку.
– Ладно, не кипятись, – примирительно произнес я. – Где сейчас Борручага?
– Ждет нас на Сейшелах, – буркнул Дэйв.
Бот начал снижаться, но едва мы вошли в густое облако, на пульте замигал сигнал тревоги и раздался голос дежурного по нашему отделу:
– Геров и Каллаган, другие сотрудники группы «Перехват», внимательно прослушайте сообщение… Четыре минуты назад на охранный пост бывшего ядерного полигона Невада совершено нападение. Преступники завладели оружием. Шесть человек охранного поста доставлены с телесными повреждениями в госпиталь, двое из них в тяжелом состоянии. Руководство отдела предполагает связь с убийством профессора Батгуула.
Мы с Дэйвом переглянулись и тут же услышали шефа:
– Асен, вы сейчас где?
– На подлете к Сейшелам, – торопливо ответил я.
– Давайте-ка, ребята, в Неваду. Это сейчас важнее.
Он еще не закончил говорить, как я ощутил, что меня вдавило в кресло.
Это Дэйв круто рванул бот вверх, и на приборной доске замельтешили цифры набора скорости. Шеф словно почувствовал, что делает с ботом мой заместитель:
– Дэйв, не гони во всю ивановскую… Успеете… Не забывайте, что теперь у них шесть бластеров.
– Владимир Семенович, вы считаете, что это именно они?
Шеф, прежде чем ответить, надолго задумался. Затем послышался горький смешок:
– Кто – «они»?
– Сбежавшие отшельники, – пояснил Дэйв.
– Информацию о них получите в ближайшее время, – не отвечая на вопрос, сказал шеф. – Хотя, думаю, что Веркрюисса Асен не забыл.
Да уж… Мне немало пришлось повозиться с этим типом. На всю жизнь запомнилось его умное сухощавое лицо, ироничный высокий голос:
– Итак, уважаемый сыщик, вы со мной не согласны? Прискорбный случай… А согласиться все равно придется! Выше науки нет ничего! Науки в чистом виде, я не имею в виду так называемую общественную мораль, этику и прочую белиберду, за которой нет никаких объективных законов природы. Все это, мой дорогой, выдумки, и перекраиваются они по нескольку раз за столетие… Так что, мешая мне, вы становитесь в ряд отъявленных ретроградов. А признайтесь, не хочется небось выглядеть перед потомками этаким держимордой, а?..
– Ты надолго задумался? – голос Дэйва прервал мои воспоминания. – Я хотел бы знать, что представляет собой Веркрюисс.
– Весьма своеобразный тип, – нехотя ответил я. – Когда-то это был довольно крупный ученый, кстати ученик убитого профессора. Лет десять назад по решению Совета Веркрюиссу было запрещено практическое занятие наукой. Он слишком увлекся собственной особой, считал, что его гению доступно все, требовал разрешения работать с человеческим материалом…
Дэйв покосился на меня, видимо, решил, что ослышался. На его лице было недоумение.
– Да-да, – подтвердил я. – Именно так он и говорил – «человеческий материал». На этой почве и произошел разрыв между ним и профессором, причем Батгуул заявил, что если Веркрюисс не изменит свои концепции, он вынужден будет обратиться к Совету с просьбой отлучить его от науки. Однако себялюбие настолько поглотило Веркрюисса, что он не только не пересмотрел свои взгляды, а напротив, стал развивать, как он говорил, философские воззрения о праве гения игнорировать все и вся, на этой почве сошелся с отшельниками и после изгнания из науки испросил для себя у Совета их жалкие права, вместо того чтобы вести нормальную жизнь землянина.
– Как он оказался на Сейшелах? – спросил Дэйв.
– По разрешению Совета.
– Но ведь там жил Батгуул. Почему этого не учли?
– Совет уступил просьбам профессора, тот еще питал надежду вернуть науке заблудшего.
– А слуга Веркрюисса? – спросил Дэйв.
Я пожал плечами:
