— Я стучалась, да вы не открывали, — пожаловалась Клава. — Можно мне войти?
— Нечего тут лазить, — скрипнул дед.
— Мы вчера с Петькой на улице играли, и к вам через окно уронили мячик, — нескладно придумала Клава, хотя и знала, что в доме не было никакого мяча. — Можно мне посмотреть?
— Нечего тут лазить, — твердо повторил старик, и в скрипучем голосе его Клаве послышалась угроза.
— Но это же наш мяч! — жалобно возмутилась Клава.
— Врешь ты, — резко и сурово каркнул дед Рогатов. — Не мяч это, а голова человеческая. И она мне самому нужна. Из нее смерть можно добывать.
Клава чуть не упала в обморок. Она поняла, что старый Рогатов — самый настоящий колдун.
— Ну-ка, поди сюда, — старик вдруг отвратно вывернулся, ухватившись руками за спинку одной из кроватей. — Поди, погляди.
Клава, забыв, где находится, ступила вперед.
— Ближе, — прохрипел, покачиваясь, Рогатов. Он и не похож уж был на человека, будто сушеный зверь, завернутый в одежду. Но ноги сами подтащили Клаву к нему. — Гляди, — Рогатов ткнул сучковатой рукою в сторону окна. Там стояло на полу мятое серое ведро, а в ведре была земля. Клава застонала. Не земля это была вовсе, а Петькины волосы. Из них торчало что-то железное, совок, что ли.
— От она, смерть, ползет, — скрипуче зарыгал Рогатов, тыча пальцем в ведро. — Из башки гнилой.
Клава никак не могла разглядеть смерть, но верила, что она и вправду ползает там, в землеподобных Петькиных волосах, как некая вша.
— Питается, — прошептала Клава.
— А как же, — согласился дед Рогатов. — Жиреет. Страшно, небось?
— Да, — ответила Клава.
— А ты ближе подойди. А то и сядь, голой жопой-то на ведро. Вот тогда и будет взаправду страшно, а то — так себе.
Клава похолодела о ужаса. Рогатов присел над ведром и поднял из него короткую и железную лопатку. На нижнем конце орудия налипло что-то мохнатое, как сорванный клочок травы. Клава поняла, что это Петькины волосы.
— Клох! — крякнул дед и с силой ударил лопаткой Петьке в волосы, точно хотел размолоть ему череп в кровавый салат. — Клох-клох, — выплеснул он из себя, шевельнув кадыком. — Клох.
Клава попятилась.
— А ну, куда поползла! — завыл Рогатов. — Клох! — дернул он головой.
У Клавы потемнело в глазах, она бухнулась коленями на пол. Старик схватил ее за руку и по половицам, обдирая колени, подтащил к ведру.
— Нагнись! — слюнно хрюкнул он Клаве в ухо.
Клава нагнулась, почуяв отвратительную вонь в ведре. Она ничего не видела.
— Ниже! — велел дед Рогатов. — Руки сунь!
Клава сунула руки в ведро и нащупала там сырые от крови волосы мертвой головы.
— А-а! — заорала она от ужаса, не в силах больше ничего поделать.
— Закрой рот и тащи шмякало, — велел дед Рогатов. — Тащи. Тащи из башки шмякало.
Клава замешкалась, взявшись руками за лопатку. Она никак не могла перестать трястись. Смерть ползала по Клавиным рукам, но не кусалась.
— Клох! — гаркнул на нее старик, и дикая боль ударила Клаве в лоб, словно она с разбегу налетела на дерево.
Клава скривилась от боли и вытащила лопатку из ведра.
— Бей! — взвыл Рогатов. — Клох!
Клава приподняла руки и стукнула лопаткой обратно, вложив у удар тяжесть всего тела. Ее стошнило от того слизкого звука, с каким лопатка воткнулась в пробоину на Петькиной голове. Ужас душил Клаву, ее тело содрогнулось от рвотного, обалдевшего смеха.
— Тащи шмякало, — хрипел Рогатов. — Клох! Клох!
Клава рывком поднялась над ведром, и снова повалилась вперед. Ее смешил гадкий пузыристый звук. Он был похож на тот звук, с каким Семен Баранов вытаскивал член из Клавиной прямой кишки.
— Не смейся, сволочь, говори слова, — хрипло шептал Рогатов. — Клох. Клох.
— Клох, — сказала Клава, снова поднимая шмякало. — Клох, клох! — хрюкнула она, валясь вперед, и ее вырвало за ведро. Рвота плеснула прямо на пол, хлестко, как мокрая тряпка. — Клох, — полуобморочно выговорила Клава, вытаскивая лопатку, но уже не смогла удержать равновесие и упала на бок, стала дергать ногами, закатив глаза. Дед Рогатов навалился на нее, прижав Клавины руки с лопаткой к полу. Клаве было так хорошо, что казалось, она сейчас умрет, лопнет, подавится собственной кровью, выпустит кишки изо рта. Она дергалась и крутилась на полу, под железной хваткой старого Рогатова, пока не позабыла, как ее зовут, и тогда она увидела Комиссара, как он идет под землей. Куда он шел, Клава не знала, но сразу поняла, что Комиссар ест трупы людей.
Шел проливной дождь. На листья сидели улитки. Комиссар шел под землей. Он ест трупы. Так оно все и есть.
Такое было у Клавы видение.
Через полчаса Клава сидела на табуретке в комнате деда Рогатова и пила горький чай без сахара из треснувшей чашки, одной из чашек сервиза Марии Дмитриевны, как она помнила. Дед Рогатов засыпал голову в ведре песком, чтобы никто не догадался, что там голова.
— Она же вонять станет, — попробовала возразить Клава.
— Нет, — сказал старик. — Я ее засолю.
— Петька еще живой, — вдруг призналась ему она. — Даже без головы. Он ходит.
Рогатов, казалось, вовсе не удивился.
— Эта голова испорченная, — он ударил ногой ведро, выражая тем самым бросовое состояние находящейся в нем головы. — Она жить не будет. Я ему собачью голову привяжу.
— А это возможно? — засомневалась Клава.
— Все ж лучше, чем вообще никакой, — дед, кряхтя, поднялся, завершив консервирование смерти в ведре.
— А он говорить тогда будет, или лаять? — неожиданно для самой себя спросила Клава.
— Это уж смотря, чем вы его кормить станете, барышня, — трескуче засмеялся Рогатов. Клаву чуть не стошнило от этого поганого смеха.
Чтобы добыть собачью голову, Рогатов купил на базаре пачку отравы и замесил на ней смертоносную похлебку, которую затем расплескал по близлежащим мусорникам. В ожидании головы Петька сидел на чердаке за комодом и хрипел, не то от голода, не то от злобы, неуправляемой более умом. Клава приходила и тихонько смотрела на него, он никак не мог ее почуять, а все равно ей казалось, будто Петькино тело при ее приходе как-то оживает, один раз из оборванного горла даже пошла темная и грязная кровь.
Поздним вечером, когда звезды проступили уже на темно-синем небе, дед Рогатов явился к Павлу Максимовичу на квартиру и из-за порога поманил Клаву узловатым пальцем. Похолодев, она вышла в коридор.
— Песьи рожи, барышня, — гадко заскрипел Рогатов, трясясь свистящим смехом. — Пожалуйте глядеть.
Клава вышла за ним во двор. У Крыльца стояла разбитая двухколесная тележка, в которой, один поверх другого, лежали собачьи трупы. От Рогатова сильно разило спиртом, и Клава испугалась, что он все наврал спьяну, и теперь хочет лишь поругаться над безголовым Петькиным телом. Старик цапнул с тележки одного пса, бурого, с метловидным хвостом, и ткнул Клаве едва ли не в лицо.
— Ну, чем плох?
Клава испуганно отмахнулась от мертвой собаки, ей было обидно до слез.
— Это все-таки Петькина голова была, — произнесла она, кусая губы. — А вы ее присвоили.
— Да мертвое ж мясо, — забожился дед Рогатов. — Не пристанет. На нем только смерть и выращивать. Давай, выбирай скорее, а то твой Петька совсем помрет.
