— Ну как, — спросил его, когда гул затих, Олен, — берем с собой немого?
— Обоих берем, — решил Хотт. Поднял за подбородок опущенную голову Зивы, который все еще стоял на коленях перед ним, заглянул в серые глаза — не было в них ни обиды, ни злости, а была одна простота и покорность. — Берем!
Олен цепче ухватился за веревку, потянул на себя, затягивая петлю. Сказал задумчиво:
— Надо бы ему ноги сковать. Ведь глупый совсем, убежит по дурости от счастья своего?
— Скуй, — согласился Хотт-сторукий, — такому молодцу цепь не в тягость будет. А того не трожь, он и так еле стоит, доходяга.
Скил обиделся, насупился, отошел подальше. Тогда Олен обернулся, посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто кроме немого их не слышит, тихо проговорил:
— Может, и не след тебе возвращаться-то, а, Хотт? Сам знаешь, князь скор на расправу… Несдобровать тебе.
— Знаю, — обрубил сотник.
— А знаешь, так можем и уйти подальше, за столпы, или еще куда, земли хватит. Головы зато сбережем…
Хотт передернул плечами. Насупился.
— Сберечь-то сбережем. Только честь потеряем да ряд порушим, забудь про слова свои. На рассвете выходим. Все!
Он опустил глаза. Немой смотрел на него как-то странно и совсем не дико. Хотт улыбнулся. Немой-то он немой, да слух, видно, неплохой имеет. С таким надо настороже быть, разумеет слова… но оно и к лучшему, знатным воем будет. Один заменит три десятка, потерянные на Скрытно!
За четыре тысячелетия до Рождества Христова, когда предки аккадцев, египтян, ассирийцев, вавилонян, ханаанеев бродили в песках Аравийской пустыни, собирая, что Бог пошлет на пропитание, подобно нынешним аборигенам Австралии, коща в горах Синая никто не слышал о племенах колена Симова и безжизненны были еще берега Желтой реки далеко на востоке, когда тающие льды уползали к полюсу и с их уходом вымирали последние северные носороги и пещерные львы, коща на месте Сахары цвели роскошные оазисы и по пустыне Гоби, зеленой и сырой, скитались будущие жители Поднебесной, когда мир был огромен и юн, племя Русское, рассеявшееся в пути своем, обживало бескрайние просторы от океана Ледовитого до океана Индийского, от Тихого до Атлантического. И не было преград ему, ибо первым шло по Земле, порождая народы многие, исполняя завет.
И не было самого Завета, записанного письменами, ни Нового, ни Ветхого. Не было мудрого закона Хам-мурапи, не было эпоса о Гильгамеше, и ни один тайный знак не был высечен в скрытых покоях огромных пирамид, и не было самих пирамид, не было зиккура-тов и величественных храмов, в коих поклонялись несуществующему, и не было Авесты и Риг-Веды, а были лишь повторяемые из поколения в поколения гимны и сказания русов, из которых и сложится позже Весть и Изреченное Веданье… Но были уже те, кому предстояло все это создать — и еще многое, неисчислимое, неописуемое и восходящее в выси неземные.
Был род, который помнил памятью волхвов-ведунов, что жил когда-то в Святой земле, где стояла в вышине, прямо над головой недвижимая и прекрасная Белая Звезда, и в вечном хороводе кружились вкруг нее семь иных священных звезд, и день там длился шесть месяцев в году, и ночь покрывала мир своим покровом на шесть месяцев. И стоял Белый Остров посреди Дышащего Океана, и высилась над ним гора Меру, выше которой нет и не было, и жили под прекрасной звездой мудрые, добрые люди, жили открыто и покойно, счастливо и мудро — потому что был Золотой век. И не было Зла.
Но однажды Зло пришло — огромное, страшное, непонятное. И вздыбилась земля, а горы обрушились, долы стали хребтами, а пики опустились на дно морское. И погибли многие. Но избранные вышли из ада кромешного — по опускающимся в океан хребтам горным — вышли на Большую, необъятную землю, поко- ющуюся меж четырьмя океанами. И вывел их Борей, заповедовавший помнить обо всем. Шли тундрами, лесами непроходимыми, степями, странами горными, пустынями и снова лесами, шли сыны и внуки Борея, умножались в движении своем, орошая потом земли пройденные, бросая семя в них и собирая плоды, не с мечом шли, а с оралом и песней — шли долго, тяжкой поступью хозяев земли, завещанной им. Немало времени минуло, прежде чем отец Яр вывел их к Срединному морю и Двуречью благословенному, несчитанные века прошли. Стал род большим и могучим, не слабел он, оставляя племена свои по сибирским рекам великим, по Инду и Семиречью, по многим вежам, а лишь наливался мощью и статью, рос, креп… И владел он к четвертому тысячелетию до Рождества Христова, во времена Кроновы, всем, чем можно владеть было под синими небесами на земле-матушке.
И помнили люди рода русов, от мала до велика, от бедного самого до имущего, что все боги, управляющие судьбами и стихиями, ходом времен и движением тел, навью, явью и правью, — предки их, родные отцы, деды, прадеды, пращуры. Знали, что сами они — сыны богов и дочери, кровь от крови, плоть от плоти. И еще знали, что сливаются в Небесах Всесущих их боги-предки в Единого Всемогущего Бога, Вседержителя и Создателя, не имеющего имени произносимого. И потому звали они его Родом, ибо все боги и все пращуры сливались в едином роде. И род этот порождал всех, воплощаясь в Рода. Иное же и прочее, многообразное и бессчетное, небесное, морское, подземное, обитающее в Яви и в Нави, телесное и духовное, зримое и незримое, было лишь ипостасями Неизреченного, вездесущими тенями Рода, порожденными от тела его и от Духа его.
Вера вела род. Вера давала ему жизнь и силы. Ибо порожденный богами не может быть слабым и не имеет оправданий. Ибо он — сильный верой своей, памятью и Духом. Ибо он знает от Неизреченного, что заповедано ему.
И видели племена окрестные, малые еще, нарожда-ющие только и пребывающие в младенчестве своем, видели в идущих по миру русах богов и сыновей богов. И тщились постичь их промысел, но не могли. Ибо для них самих божества их были не отцами и матерями, не пращурами, но господами, владыками — безжалостными, непонятными и недосягаемыми. И было в то время, в четвертом тысячелетии до Рождества Христова, как и во все времена прочие — каждому свое.
И был утрачен ряд, коим держался мир в Золотом веке.
Ибо расходясь в стороны, рассеиваясь по свету, теряют узы племена, удаляются друг от друга внутри себя. И сходясь потом, каждый несет свое, чуждое иному. И нарушается порядок. И зарождается хаос. И царит он повсюду…
Не было ряда, положенного Неизреченным, в державе Кроновой и державах братьев его русов, ибо далеко ушли не только друг от друга, но от самих себя, от предков, в коих Бог.
Не было ряда в четвертом тысячелетии до Рождества Христова.
Ворон стоял на высокой скале и провожал взглядом три пятнышка багряных, скользивших по полотну синь-моря, три паруса. Уходили струги. Увозили княжича, в цепях увозили.
Ворон все видел из укрытия. Не сразу понял задумку Жива. А понял, и обиделся. Не предупредил, не посоветовался с дядькой, бросил будто чужих, ненужных, отслуживших свое… Хоть и понимал разумом, что некогда было упреждать и беседы разводить, что на рисковое дело идти надобно без оглядки, без разговоров лишних и свидетелей. Но сердце все равно щемило. Был княжич для Ворона роднее сына родного. Да теперь все, поздно горевать и обижаться. Пропадет головушка бесшабашная, рано ему с Кроном и его боярами тягаться, молод еще, не таких раскусывали — голым, безоружным, скованным по рукам-ногам да и в стан врага лютого, злее которого придумать невозможно…
— Прощай, Жив! — крикнул сипло, не страшась, что услышит кто. — Прощай!
И отвернулся. Постоял немного, усмиряя сердце. Нащупал рукоять меча, сдавил крепко. Протер глаз, слезящийся от ветра. И побрел восвояси.
Нет, Ворон не собирался рвать на себе волосы седые и впадать в уныние. Впереди работенки много, некогда тосковать и печалиться. Это боярские да княжьи дочки в теремах пусть слезы льют, у них времени вдосталь. А ему надо людей собирать, дома заново ставить, пашни подымать, огороды садить… а главное, из молодых да крепких новую дружину сколачивать, обучать ее до седьмого пота ратным навыкам, чтоб было кому отпор дать налетчикам лихим, коли сунутся. Оружие есть, доброе оружие и доспехов хватает.
Тайным ходом прошел он в пещеру. Завалил камень за собою. Зажег факел, огляделся, дал привыкнуть глазу к сумеркам и теням дрожащим. Долго шел по сырому замшелому полу, обходя ловушки-
