внутрь через многочисленные щели в верхней, выпирающей над землей части сруба. По стенам плелись белесые жилки изморози, под самым потолком тянулись частые балки с веревочными петлями. В первый миг ведун подумал — чтобы вздергивать пленников на дыбу, распинать, подвешивать. Потом сообразил, что для такого маленького узилища петель слишком много. И вешали на балках, скорее всего, не людей, а туши забитого скота или мешки с припасами.
— Зима позади, — пробормотал Олег, пытаясь встать. — Похоже, все уже подъели. Вот и воспользовались пустым погребом, чтобы воришку запереть. Интересно, чего им от меня надо?
В том, что повязали его за разорение чужих охотничьих ловушек, Олег не сомневался. За такую выходку в нынешние времена запросто могли и повесить. Могли просто избить. Однако и в первом, и во втором случае кара свершилась бы на месте, без проволочек. Зачем тратить силы на судопроизводство, на публичную казнь, если и так все ясно? Сажать преступников в тюрьму дураков нет — их ведь там кормить нужно. И охранять. И жилье для них особое делать. А пользы от зэка — никакой. В общем — глупость.
— И чего я тут тогда делаю? В рабство, что ли, продать хотят? В последний раз это кончилось очень плохо. Для моих хозяев. Проклятые ведьмины грибы. Если бы не они, фиг бы ко мне хоть один охотник смог подкрасться. Устал я за психованными лошадьми и девкой гоняться, расслабился. Ну, да ничего, будет и на нашей улице праздник… — Ведун не без труда поднялся, повернулся к освещенной стене, собрался было слизнуть изморозь, как вдруг понял, что это не влага. На древесине выкристаллизовалась селитра, «китайский снег». Основной компонент черного пороха, между прочим. Вот только ни пить, ни есть его было нельзя. Олег вздохнул, опустился обратно на жерди. — Эх, сюда бы еще и угля березового да серы немножко. Я бы такой «бум» устроил, за километр бы обходили.
Однако угля под рукой не оказалось. Имелись только покой и тишина.
— Ладно, раз ни попить, ни пожрать не получается, попытаюсь хоть отоспаться на первое время, — решил Середин и, полулежа устроившись в углу, закрыл глаза.
Почти сразу — словно тюремщики ждали за дверью этого момента — загрохотал засов. Вниз спустились двое упитанных, в возрасте, мужчин, с ног до головы облаченных в войлок: войлочные расшитые сапоги, свободные штаны из мягкого войлока, выцветшие войлочные распашные халаты, под которыми были видны короткие, чуть ниже пояса, жилетки, покрытые яркой вышивкой и опоясанные широкими ремнями. Головы венчали остроконечные войлочные же шапки, правда, отороченные по кругу густым песцовым мехом. Шеи обоих подпирал высокий ворот шелковых рубах, выпирающий из-под прочих одеяний. Смуглые морщинистые лица, тонкие китайские усики и бородки. Прямо братья-близнецы. На вид обоим было уже под пятьдесят, и с такими визитерами Олег без труда справился бы голыми руками — не будь они прочно связаны за спиной.
— Откель вы пришли, несчастный? — без предисловий спросил один из его пленителей. — Кто твоя женщина?
— Она ведьма? — перебивая товарища, поинтересовался второй. — Кто из богов стал ее покровителем?
— Коли поговорить хочется, — скривился Олег, — напоите сперва, накормите, руки развяжите.
Гость в синей жилетке откинул подол халата, снял с пояса плеть и несколько раз хлестнул Середина, норовя попасть по лицу. Спасая глаза, ведун отвернулся, но шею и щеку все равно обожгло болью.
— Теперь ты сыт? — спросил мужчина. — Отвечай! Она ведьма? Какому духу она приносит свои жертвы?
— Как вы догадались? — простонал Середин, лихорадочно соображая, что бы такого правдоподобного соврать, чтобы ему развязали руки.
— Она ходит в странных одеяниях, ест ведьмины грибы, говорит на неведомых наречьях, пляшет странные танцы и видит духов леса, — перечислил тот, что носил жилетку черного цвета. — Шаманка сказывает, что ее устами глаголят боги.
— Я тоже ношу такое сари, — тут же вспомнил Олег. — Оно под одеждой. Развяжите руки, я покажу.
Синежилеточный мужик тряхнул плетью, перехватил ее ближе к ремню, наклонился, раздвинул на Середине полы налатника и кивнул:
— Верно… Ты ее раб?
— Ее зовут Роксалана, служительница Маркетинга. Она дочь великого Менеджера, повелителя Роксойлделети. — В голову ничего не лезло, и ведун рассказал правду.
Гости переглянулись. Разумеется, половины слов они не поняли, но эпитеты «великого» и «повелителя» не могли не произвести на туземцев впечатления.
— Я ее верный слуга и хранитель, — продолжил ведун. — Дозвольте мне вернуться к своей госпоже, преклонить пред ней колени и продолжить свою службу…
«Хоть горшком называйте — только руки развяжите!» — добавил уже мысленно Олег.
— У нее ныне и без тебя слуг хватает, — недовольно буркнул синежилеточный. — Шаманка ни на шаг не отходит. Охрамира дурным воем отгоняет, нового идола в святилище обещает поставить. Вещает про посланницу великой праматери Суджер, голос Уманмее.
— Они не знают, как правильно ей служить! — мотнул головой Середин. — Я прошел с госпожой половину мира, только я достоин умасливать ее ноги и подносить ей кушанья!
Мужчины одинаковым жестом отмахнулись, повернулись к дверям.
— Если не дадите пожрать, я просто сдохну, — пообещал им в спину ведун. — Будете тогда советов у своей шаманки спрашивать.
— Нам не нужны советы рабов, — бросил через плечо один из посетителей, и дверь закрылась.
— Уроды, — вздохнул Середин. — Вот скопычусь, протухну здесь — будете знать. Хрен вам будет, а не погреб.
Спустя пару часов стало ясно, что угроза возымела действие. В поруб спустился широкоплечий туземец с загорелым до черноты лицом и большущей пастью, напоминающей трещину на перезрелом капустном кочане: торчащие во все стороны зубы и неровные, широкие, морщинистые губы. Одет он тоже был в войлок, но и халат, и шапку, и жилетку и даже голенища сапог оторачивал дорогой соболий мех. В одной руке тот держал деревянную миску, в другой — глиняную крынку.
— Давно бы так, — обрадовался ведун. — Развяжи мне руки. Перекушу, потом…
Договорить Олегу не дал сильный удар ногой по лицу:
— Заглохни, кулой! Ты крал добычу у меня, знаменитого Миргень-Шагара. Ты сдохнешь. Я порежу тебя на куски и разложу твое мясо по капканам. Лишь любопытство Джайло-Манапа и мудрого Радозора ныне отодвинуло твою участь. Но я могу пока взять твою руку или ногу, выродок. Говорить ты можешь и без ног. Помни об этом, кулой!
От второго удара Середин увернулся. Продолжать избиение его кормилец поленился и ушел, оставив наедине с щедрой порцией подкисшего и пересохшего, с вкраплениями плесени творога и налитой до краев в крынку водой.
Обед превратился в подобие циркового представления. Пытаясь удерживать зубами край кувшина и одновременно пить, Олег вылил себе за ворот половину воды. Творог со дна пришлось вылавливать языком. Хорошо хоть, не видел никто такого позорища. Расправившись с угощением, ведун раздавил телом крынку и попробовал перетереть путы об острые края осколков — но не тут-то было! Веревок он не видел и не чувствовал, руки еле двигались, глина крошилась. К тому же живот начало скручивать приступами острой рези. Похоже, после нескольких дней голодовки закинутая внутрь порция показалась желудку до обидного маленькой.
