первом случае реакцией на такую статью было появление президента на нашумевшем спектакле. А во втором? Нужно подумать, кому и зачем было выгодно заказать Горбункову статью об исчезнувшем журналисте.
Дронго снова ввел систему поиска. В декабре во многих московских газетах появились рецензии на спектакль Сончаловского. В некоторых газетах они носили абсолютно рекламный характер, хотя и подавались как объективная критика. И чем больше он читал, тем больше убеждался, что кто-то словно управлял этим массированным появлением одинаково хвалебных и рекламных выступлений в разных газетах. Дронго решил сравнить. В популярном еженедельнике журналист Лиховцева опубликовала в декабре материал о прекрасной игре актеров в спектакле, поставленном Сончаловским. В июне тот же еженедельник напечатал ее статью, имеющую явно рекламный характер, о пользе пищевых добавок. Даже непосвященному читателю понятно, что такой материал может быть только заказным. И вот одиннадцатого февраля выходит проникновенный рассказ о пропавшем друге, как она называет Абрамова. Достаточно прочесть несколько ее статей, чтобы понять, как далека эта женщина от добрых чувств вообще и тем более к конкретному журналисту.
Дронго распечатал все статьи Лиховцевой за последние три года. И нашел то, что искал. Два года назад она гневно отчитывала Абрамова за его якобы нейтральную и независимую позицию по атомным станциям. Было отчетливо видно, как несправедливы ее упреки к Абрамову, сделавшему специальный репортаж для телевидения. А теперь она пишет о своем «пропавшем друге». Дронго почувствовал тот легкий азарт, который бывает у опытных охотников, когда они выходят на след зверя — предчувствие верной удачи.
Лиховцева написала об Абрамове большую статью. При этом вспоминала о двух французских журналистах, похищенных в Ираке, подробно рассказав, как несколько месяцев все французские средства массовой информации внимательно следили за их судьбой. Были задействованы дипломаты Министерства иностранных дел, специалисты в области внешней разведки, парламентарии, члены правительства, сам президент. Но освобождение было трудным. По некоторым данным, за журналистов был уплачен выкуп. По другим — их освобождение стало возможным в результате договоренности между представителями мусульманского духовенства во Франции и в Сирии, с одной стороны, и шиитскими священнослужителями в Ираке — с другой.
Дронго обратил внимание, что Лиховцева особо подчеркнула значимость личного вмешательства президента республики, который встречал освобожденных журналистов как национальных героев. Увлекшись, он даже не услышал, как Джил позвала его обедать, настолько его захватил поиск истины.
Дронго начал сверку параллельных статей, обращая внимание на все сообщения об удачном спектакле Сончаловского. Вскоре ему стало очевидно, что была подготовлена и проведена настоящая рекламная кампания. Статьи появлялись в разных газетах, но иногда под одними и теми же фамилиями наиболее одиозных журналистов, известных всей Москве своей продажностью и непорядочностью.
Он не стал обедать и забыл про ужин, практически весь день просидев за компьютером. Зато к вечеру он уже точно знал, что в конце прошлого года была проведена умелая кампания по рекламе спектакля Андрона Сончаловского «Чайка». И уже не сомневался: именно она вызвала появление президента с супругой в театре, где и произошло последовавшее нападение Иголкина.
А в конце января, когда исчез известный тележурналист Павел Абрамов, практически сразу же началась новая скрытая кампания — теперь уже по его «раскрутке». Непонятно, кто стоял за этим и какие цели преследовал. Но Абрамова «назначили» новым телевизионным гением, его репортажи подавались как вершины мастерства, а работа в кадре — как пример остальным тележурналистам.
Даже после беглого сравнения этих кампаний можно было сделать вывод, что заказчиками в обоих случаях были одни и те же лица. Одни и те же журналисты публиковали статьи в одних и тех же изданиях. Дронго ввел поиск слова «президент». В первом случае, во время рекламы спектакля, это слово не упоминалось ни разу. Он ввел слово «власть» и обратил внимание, что дважды журналисты советовали властям посетить этот спектакль, чтобы поддержать театры, состоящие на государственных дотациях.
Затем Дронго ввел слово «президент» еще раз, чтобы найти его во второй рекламной кампании, посвященной добродетелям исчезнувшего журналиста. Но оно нигде не упоминалось за исключением статьи Лиховцевой. Тогда он распечатал и прочел еще несколько последних статей об Абрамове. Кроме слезливых упоминаний о семье журналиста и его несомненных профессиональных достоинствах, в одной из последних публикаций тот же Горбунков вспоминал о том, как в Ираке была похищена итальянская журналистка. Когда ее освобождали, был случайно убит итальянский офицер, заслонивший собой заложницу от выстрелов американских солдат. Труп погибшего и спасенную журналистку в аэропорту встречал сам премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.
Прочитав эти строки, Дронго устало откинулся на спинку кресла. Нужно знать государственное устройство европейских стран, чтобы понять разницу. В России главой государства, имеющим реальную власть, является президент. Во Франции — некий симбиоз смешанного правления, при котором президент имеет определяющую власть. А в Италии реальный глава — это премьер-министр, даже при наличии президента, выполняющего в основном представительские функции, как и в Германии. Поэтому последнюю статью Горбункова можно было рассматривать несколько иначе, поменяв слово «премьер-министр» на слово «президент». Похоже, кто-то неизвестный, но достаточно умный очень последовательно и тонко пытался внушить всем, что поисками пропавшего журналиста должен заниматься непосредственно глава государства. Интересно, зачем? И кому нужна такая кампания?
Пять или шесть раз Дронго приносили в кабинет чай, а он продолжал работать. Джил, понимая, что он занят, больше его не беспокоила. Вечером, когда на часах было уже около десяти, он наконец поднялся из-за стола и отправился есть, хотя чуть позже не смог бы вспомнить, что именно съел. Вернувшись к компьютеру, Дронго снова принялся проверять свою версию. Спать он лег только утром. А на следующий день вновь сел за стол, понимая, насколько невероятной может выглядеть его версия. Но к вечеру этого дня он был убежден в своей правоте.
Единственная закавыка состояла в том, что в эту версию не совсем укладывалось сомнительное появление в театре Иголкина. Этот тип выглядел абсолютно лишним элементом в той сложной конструкции, которую пытались выстроить неведомые заказчики. Но Иголкин все-таки появился, и следовало понять: было ли это продуманной игрой или возник тот самый дополнительный фактор, который невольно сыграл на неведомых заказчиков, сделав их позиции почти неуязвимыми.
Дронго отлично сознавал, что он рискует, пытаясь снова вмешаться в возможное противостояние между неизвестными заказчиками этих рекламных кампаний и спецслужбами, призванными обеспечивать безопасность главы государства. Но сидеть и молчать не мог. У него был другой характер. И поэтому он все-таки решил позвонить.
На третий день Дронго наконец взял телефон и набрал знакомый номер. Телефон не отвечал. Он опустил руку и задумался. Может, набрать другой номер? Дронго не любил звонить на мобильные телефоны, понимая, какими занятыми могут оказаться их владельцы. Но это был явно не тот случай. Придется звонить. И он набрал номер мобильного телефона генерала Машкова.
— Слушаю, — сразу же ответил Виктор. Номер его личного телефона был известен очень небольшому числу близких людей.
— Это я, — торопливо проговорил Дронго, — мне кажется, что у меня есть для тебя чрезвычайные новости.
— Мы договорились, что ты больше не занимаешься этим делом. Давай закончим наш разговор, пока мы его еще не начали. У нас работает большая группа специалистов…
— Они заняты не тем, чем нужно, — перебил его Дронго, — у меня появились другие сведения…
— Я тебя просил…
— Послушайте меня, генерал, — разозлился Дронго, переходя на «вы», — неужели вы считаете, что я настолько глуп, чтобы звонить вам после того, как вы меня выгнали из Москвы, просто поболтать? Неужели вы считаете, что я позвонил бы, не будучи абсолютно уверенным в своих предположениях?
— Что случилось? — спросил Машков.
— Речь идет о безопасности президента. Мне кажется, я начинаю понимать, как работает генерал Гейтлер…
— Не нужно по телефону, — напомнил Машков.
