— Уже поздно. Он работает, готовится нанести удар. Мне нужно срочно вернуться в Москву. Уже завтра. Алло! Ты меня слышишь?
Машков молчал. Долго молчал.
— Если ты ошибаешься, — наконец выдавил он, — будет очень неприятно. Тебя больше не выпустят из страны. Ты это понимаешь?
— Я не ошибаюсь. Если все проверить, ты сможешь сам убедиться. Он уже действует, я в этом уверен. И вам его сложно вычислить. Вы пытаетесь искать его традиционными методами, а он решил нанести удар там, где вы совсем не ждете. Я завтра вернусь в Москву.
— Хорошо, — согласился Машков, — мы встретим тебя в аэропорту.
Дронго убрал телефон и выключил компьютер. Но еще долго сидел перед погасшим экраном, о чем-то размышляя.
РОССИЯ. ПЯТИГОРСК. 16 ФЕВРАЛЯ, СРЕДА
В этот день Карл Гельван вылетел на Кавказ, в Минеральные Воды. В его сумке не было ничего необычного, если не считать дешевой модели мобильного телефона «Нокия», который он приобрел за день до того в одном из подмосковных магазинов. Гейтлер категорически приказал передвигаться только поездом, но накануне Карл немного задержался у своей знакомой и на поезд опоздал. Чтобы нагнать время, он приобрел билет на самолет, вылетев в Минеральные Воды семьсот третьим рейсом «Аэрофлота». Гейтлеру и Дзевоньскому он ничего не сказал, даже не подозревая, какую ошибку совершает.
Прилетев в Минеральные Воды, Гельван на такси поехал в Пятигорск. В центре города он отпустил машину, огляделся, прошел к скамейке, стоящей у входа в парк, и достал телефон. По плану Гейтлера он должен был позвонить ровно в шестнадцать часов. Когда стрелки часов добрались до цифр четыре и двенадцать, он набрал номер домашнего телефона Павла Абрамова. И довольно долго ждал, пока наконец ему не ответили. Голос принадлежал пожилой женщине. Карл нахмурился. По разработанному плану он должен был сначала переговорить с женой журналиста.
— Алло, — тревожно сказала женщина, — я вас слушаю.
— Здравствуйте, — Гельван старался говорить без акцента, — можно поговорить с Леной? — назвал он имя супруги Павла.
— Ее нет дома, а кто спрашивает?
— Я перезвоню. — Карл отключился.
Такой вариант был предусмотрен планом Гейтлера. Они понимали, что могут сразу не найти нужного человека. На этот случай у Гельвана был другой номер телефона. Долго не раздумывая, он набрал его.
— Слушаю вас, — ответили ему почти сразу. Это был номер телефона в группе Абрамова.
— Телестудия? — уточнил Карл.
— Да. Что вам нужно?
— Я звоню по поручению Павла Абрамова, — стараясь четко выговаривать слова, сообщил Гельван. — Не пытайтесь прервать разговор или записать мои слова. Абрамов находится у нас. Мы позвоним вам ровно через восемь дней. Наши условия — передать нам пять миллионов долларов за его освобождение и зачитать по вашему каналу наши требования. До свидания.
— Подождите, — крикнул молодой человек, ошеломленный услышанным, но Карл уже отключился.
Затем он поднялся, вынул сим-карту, выбросил аппарат в мусорный ящик и перешел площадь, чтобы взять такси и поехать на вокзал. Через час он уже сидел в купе скорого поезда, едущего в Москву.
РОССИЯ. МОСКВА. 17 ФЕВРАЛЯ, ЧЕТВЕРГ
В последние дни Абрамов чувствовал общую слабость. Ему все время хотелось спать. Было стойкое ощущение нехватки воздуха, он часто задыхался по ночам. Иногда Павлу снилось солнце. Несколько дней назад он обнаружил камеру, прикрепленную к верхнему кронштейну. Журналиста все время мучил вопрос: каким образом прежний надзиратель сумел догадаться о его действиях? Почему не среагировал на громкий звук разбившейся лампочки, почему был готов к неожиданно наступившей темноте? Несмотря на вялые мышцы и длительный сон, Павел сумел понять, что за ним наблюдают. Камеру могли спрятать только наверху, чтобы она охватывала все помещение. Иногда, просыпаясь по ночам, он поднимался и пытался передвигаться по подвальному помещению. Тогда-то он и обнаружил небольшую камеру и теперь точно знал, что за ним наблюдают и могут видеть каждое его движение.
Осознание этого факта не сулило ничего хорошего. Наоборот. Теперь он точно знал, что его охраняют как минимум несколько человек, один из которых, видимо, все время следит за его передвижениями. Прежнего мучителя заменила мучительница, дородная дама с грубыми полуазиатскими чертами лица. Она вообще не раскрывала рта, ограничиваясь лишь кивками головы. На все его попытки заговорить отвечала угрюмым молчанием. Он даже думал, что она глухонемая, но женщина явно его слышала, хотя и не отвечала.
Наверное, ей была дана такая установка. Старые журналы, которые ему бросили, он уже зачитал до дыр и просил принести хоть что-нибудь другое — книги или журналы. Пугала полная неопределенность. С ним уже больше трех недель никто не разговаривал и даже не пытался что-либо объяснить. Павел чувствовал, что у него заканчиваются последние силы. Мышцы становились дряблыми и вялыми, все время хотелось спать, ему было лень даже подниматься и двигаться к биотуалету. Он сильно зарос, надзиратели не давали ему бритву, чтобы побриться. Павел с отвращением чувствовал, что от него плохо пахнет. Раньше, когда у него было больше сил, он регулярно умывался, но теперь ему не хотелось вымыть даже лицо. Зубы он не чистил, ногти приходилось обгрызать. В редкие минуты просветления Абрамов был противен самому себе.
Мысли о побеге по-прежнему не давали ему покоя, но при одном взгляде на дородную надсмотрщицу, которая появлялась в его камере, он пугался, чувствуя, что не сумеет справиться даже с ней. К тому же сильно болели затекшие ноги, с которых так и не снимали наручников. Утром ему снова принесли еду и воду. Он уже начал догадываться, что его постоянная сонливость связана с потреблением воды или пищи, в которую, вероятно, добавляют это проклятое снотворное, но ничего не мог с собой поделать. Выпив очередной раз воды, он крепко уснул, даже не подозревая, что через несколько часов приехавший с Кавказа Карл Гельван вместе с Эрикой поднимут его наверх, тщательно побреют, приведут в порядок ногти, неумело постригут. И даже переоденут в цивильный костюм.
Он проснулся от яркого света и грубых толчков, когда Гельван попытался его разбудить. От неожиданности Павел чуть не вскрикнул. Он находился в большой просторной комнате, залитой электрическим светом. На ногах по-прежнему были наручники, но чувствовал он себя как-то необычно. На лице будто чего-то не хватало. Словно ему отрезали нос или губы. Проведя по нему рукой, он с удовольствием отметил, что его побрили. И даже постригли. Павлу показалось, что он спит, настолько невероятными были эти превращения. Эрика сунула ему в руку развернутую газету. Не совсем еще соображая, что происходит, он держал газету в руках, пока Карл его фотографировал. Но затем почувствовал, что глаза у него слипаются — ему нестерпимо хотелось спать.
Он и уснул, свалившись на диван. Его отнесли обратно в подвал. Проснувшись, Павел долго вспоминал, что с ним было. И заснул снова, твердо решив, что все происшедшее ему приснилось. Но когда он проснулся на следующий день и провел рукой по лицу, ему пришлось поверить, что все случившееся с ним происходило наяву. На лице не было прежней густой щетины, на голове вместо отросших волос чувствовался ежик. Он так и не понял, зачем его куда-то поднимали, стригли и брили. Откуда ему было знать, что назавтра его фотографии со свежей газетой в руках попадут сразу в три центральных издания.
Ажиотаж вокруг похищенного журналиста — а теперь уже никто не сомневался в его похищении —
