Моржов ничего не сумел возразить. ПМ рубило, как гильотина. Моржов понял, что уже крепко устал.
– Слушай, золотко, – сказал он, для внушительности прекращая крутить педали, – оставь ты в покое этих несчастных импотентов и извращенцев. Я обычный парень, честное пионерское. Чего ты меня гвоздишь? Разве я сделал тебе чего плохое?… Даже в то злополучное свидание я не обменял тебя на другую девчонку, не выгнал, не ударил. Я тебе за пивом бегал, я тебе денег дал. Я хороший клиент. Разве тебе не нужны хорошие клиенты?
– Да мне по фиг, – хладнокровно ответила Алёнушка.
И Моржов почувствовал, что ей действительно по фиг. Что ей секс с ним? Секса у неё навалом. Что ей его деньги? Деньги, видно, забирает Лёнчик – как в прошлый раз. А моржовских талантов и душевных даров Алёнушке всё равно не понять. И у Алёнушки нет стимула привечать Моржова.
Нет стимула иметь с ним хорошие отношения – как нет стимула думать, искать связь между фрагментами мозаики, из которой состоит картинка пиксельного мышления. Для Алёнушки, к примеру, не было связи между моржовскими очками (а художнику необходимо хорошее зрение) и моржовскими бабками (заработанными на картинах). Алёнушка не искала этой связи, потому что ничуть в ней не нуждалась. И без того из минимума пикселей получалась более-менее понятная картинка.
Может быть, это было неотъемлемое качество ПМ – отсутствие стимула увеличивать познания? Ведь картинку, как в абстракционизме, можно было сложить из любого количества пикселей, лишь бы их было больше одного.
Моржов зарулил к крыльцу педтехникума и остановился.
– Жди, – уже привычно сказал он Алёнушке, перекидывая ногу через седло велосипеда.
В аптеке опять были люди, в том числе и молодые женщины. За окошком стояла продавщица моржовского (следовательно, съедобного) возраста, а возле неё перекладывали какие-то коробки две девчонки-помощницы уже совсем разбитного вида. Но Моржов устал партизанить.
Он отстоял очередь и внятно сказал в окошко:
– Мне виагру.
Аптекарша и девчонки-помощницы одинаково уставились на Моржова. В нищем городе Ковязин, похоже, никто не спрашивал в аптеках виагру. На хера? Сто граммов и действеннее, и дешевле. Девчонки смотрели на Моржова как на живого инопланетянина – с восторгом и брезгливостью. А продавщица отвела глаза, словно Моржов потребовал надувную бабу для всех видов самоудовлетворения.
– У нас такого нет, – с презрением сквозь зубы процедила аптекарша.
Под ошарашенными взглядами разномастной очереди Моржов деревянно развернулся – как человек, публично получивший пощёчину, – и, прямой, как шпала, вышел вон.
Эта гонка ему осточертела.
– Всё, – сурово сказал он Алёнушке. – Всех нашёл. Со всеми поговорил. Всё узнал. Едем в сауну.
– У тебя всего полчаса осталось, – хмыкнула Алёнушка.
– Я продляю.
– А я не хочу. Я домой пойду. Надоело сегодня. Моржов тяжело вздохнул и закурил, глядя вдоль бульвара Конармии, уходящего вниз к Пряжскому пруду. Небо отражалось в пруду сплошным синим изумлением, и облака гасли, как пена. Тусклыми огнями осыпался Соцпосёлок на Чуланской горе. Красные искры зажглись над башнями дальнего элеватора.
– Хочешь, отвезу тебя домой? – спросил Моржов Алёнушку.
– Ты чего? Меня все оборжут, если я на велике приеду. Так-то меня Лёнька на машине привозит.
– Ну, как знаешь… – Моржов даже не огорчился.
Мотая хвостом, Алёнушка повертела головой, словно высматривала, в какую сторону ей идти. Туфли она не надевала.
– А тебя как зовут? – вдруг спросила она.
– Борис.
– Боря, а дай мне велик с горы скатиться, а?… Я с детства на велике не каталась. У наших ни у кого нет.
Взгляд Моржова вернулся из тёплых вечереющих пространств и остановился на Алёнушке. Моржов увидел Алёнушку словно впервые. Кто она? Шлюшка, стерва, дура?… Да нет, просто маленькая глупая девчонка. И для неё Моржову ничего не было жалко. Оказывается, просто совсем ничего.
– Да ради бога, – сказал Моржов. – А ты не гробанёшься?
– Не знаю, – опасливо созналась Алёнушка.
– Садись, – решительно сказал Моржов, подкатывая к Алёнушке велосипед. – Я подстрахую. Доверься старому доброму дяде Боре, импотенцу и извращенту.
Алёнушка улыбнулась – впервые улыбнулась Моржову, – подтянула вверх узкую юбку, оголив ляжки, и залезла на седло, бесстыже растопырив колени. Моржов забрал у неё туфли.
– Поехали! – восторженно прошептала она, наклоняясь к рулю.
Моржов, державший велосипед сзади за седло, тихонько толкнул агрегат вперёд. Агрегат поехал, и Моржов потрусил за ним, не отцепляясь, а с разгоном под уклон и побежал, всё быстрее и быстрее.
А потом пешеходы на бульваре Конармии начали шарахаться в стороны, потому что сверху, с Семиколоколенной горы, под пышной листвой нависшего над тротуаром забиякинского парка, напролом сквозь сумерки на них неслось жуткое тройное существо – огромный рогатый велосипед, на нём – визжащая девчонка, а сбоку – вурдалак с горящими глазами, летевший вровень с велосипедом длинными мистическими прыжками.
В этот вечер Моржов всё-таки купил виагру, потому что не любил недоделанных дел, чреватых гештальтами. Виагру он нашёл в единственной круглосуточной аптеке Ковязина – на площади под Черепом. Отбивая чек, продавщица заученно сказала:
– Спасибо за покупку. Приходите ещё.
Моржов мрачно глянул на аптекаршу.
– Господь с вами, – буркнул он, пряча упаковку с таблетками в карман шортов. – Нашли чего пожелать. Я ведь у вас не шампанское на лотерейный выигрыш покупал.
Пока он крутил педали в Троельгу, вечер иссяк. Меховой лес по обочинам соболино почернел, но асфальт под луною отливал голубым, словно был изо льда.
В лагере все уже спали – в жилом корпусе не светилось ни одно окошко. Моржов прислонил велосипед к перильцам крылечка и только собрался помочиться в ближайших кустах (неохота было впотьмах шарахаться по лесу, разыскивая сортир), как услышал какой-то всхлип. Сначала он подумал, что это на камнях плеснула неожиданной волной Талка или таинственная рыба-полуночница в заводи бултыхнула хвостом, но потом во тьме под крышей веранды что-то шевельнулось.
Моржов тотчас пошёл к веранде и увидел Сонечку, сидевшую за столом. Точнее, сидящую на скамейке и лежащую грудью на столешнице, будто она спала, как студент на утренней лекции.
– Сонь, ты чего? – негромко спросил Моржов.
Сонечка не ответила. Она плакала.
Моржов постоял, размышляя, а потом вернулся к крыльцу. Он деловито закатил велосипед в тёмный холл и приставил к стене, на которой смутно белел планшет «План эвакуации». Позавчера Щёкин взял фломастер и исправил заголовок на «План эякуляции». До сих пор этого, кроме Моржова, никто не заметил.
Холл занимал центральную часть жилого корпуса. Направо и налево из холла отходили коридорчики. В каждой стене коридорчиков было по три двери в пятиместные палаты; итого – двенадцать палат. В палатах слева от «Плана эякуляции» жили Моржов плюс Щёкин, Розка плюс Сонечка, Костёрыч и Милена. В двух пустующих палатах Розка хранила подотчётное имущество, например спальные мешки. В шести палатах справа от «Плана эякуляции» обитали дети. Серёжа Васенин и Наташа Ландышева обитали в отдельных комнатах, а упыри – все вместе, вчетвером, но каждый день они перекочёвывали в новое помещение.
Моржов прошёл в свои покои. Щёкин дрых. Моржов достал из-под койки рюкзак и вытряхнул его содержимое на спальный мешок. В соответствии со своим внутренним планом эякуляции он извлёк из кучи барахла новую пачку сигарет, фонарик, большой носовой платок и куртку (чтобы в нужный момент набросить её Сонечке на плечи). Потом Моржов подумал, щурясь в окошко на луну, вытащил из кармана
