предпочтёт уют, а вероятному – безусловное. Вероятный риск выхода за пределы дружбы вполне компенсировался безусловным комфортом ходьбы налегке.
– Ну, хорошо… – согласилась Милена. – Я сложу вещи в пакет.
Вскоре она принесла Моржову два туго набитых пакета, и Моржов засунул их в свой рюкзак сверху. Всё равно Милене в пути десять раз потребуются куртка, брюки, другая обувь, мазь от комаров, крем от загара, освежающие салфетки, подстилка под попу сидеть на траве, кружка пить воду, зеркальце, помада, массажная щётка, заколки для волос и ещё многое другое, без чего Милена погибнет раньше, чем упыри убьют Пектусина.
Тропинка повела мимо подвесного мостика по краю луга, а потом, когда Колымагины Горы придвинулись к реке, и совсем по крутому бережку. Послеполуденная жара лежала плотно, как намазанная. Узкая Талка текла словно масло и даже не булькала. Сосновая гора вздувалась мягкой и сытой утробой.
Упыри шли авангардом. Щёкин быстро догнал их, и тотчас там начался какой-то ожесточённый и крикливый спор. Дальше, выдержав неприязненную паузу, шагали Серёжа и Наташа. Битва так подняла мужскую самооценку Серёжи, что он забрал у Наташи её рюкзак и нёс его на груди. Костёрыч шёл вслед за Серёжей и каждые три минуты предлагал ему нести Наташин рюкзак вдвоём. За Костёрычем двигалась Милена, которая в трудных местах – в высокой траве или на переправе через ручейки – почему-то бралась обеими руками за свою панаму. Моржов замыкал шествие: курил и любовался задом Милены, обтянутым тонкими шортами.
Чем горячее становилось на солнцепёке, тем ярче раскалялось воображение Моржова. Речка обтекала отмель с двух сторон – словно раздвигала ноги. Напряжённо деревенели вертикали сосен. Дальние горы вздымались, как локти закинутых за голову рук горизонта. Небо слепило так, что в глазах плыли тёмные пятна.
На участке, где можно было идти рядом, Моржов поравнялся с Миленой. Милена покосилась на него и негромко призналась:
– Знаете, Боря, идите лучше впереди… У меня ощущение, что вы поджариваете меня взглядом… – И она взялась за поля панамы.
Услышав голоса, Костёрыч торопливо замедлился.
– Что, устали? – обеспокоенно спросил он, близоруко оглядываясь. – Давайте, Милена Дмитриевна, я ваш рюкзак понесу… Я же мужчина.
Сослепу он и не заметил, что Милена без рюкзака.
– Благодарю, – усмехнулась Милена.
В её усмешке было столько пиксельного сомнения в тождестве понятий «Костёрыч» и «мужчина», что Моржов почувствовал, будто ему отвесили пинок. «Закон гор», – подумал Моржов. Он молча шагнул вперёд, обгоняя Милену. Смотреть на её задницу больше не хотелось.
Вскоре Щёкин объявил привал – как раз подвернулась хорошая и чистая полянка под склоном. Жаль только, что не было выхода к реке: поляна заканчивалась невысоким – с полметра – обрывом. Щёкин уселся в траву в самом живописном месте, а упыри расположились вокруг Щёкина. Щёкин для всех достал из своего рюкзака пакет помятых бутербродов с сыром и колбасой. Эти бутерброды утром перед отъездом настрогали Розка и Сонечка.
– Иди, иди отсюда! – ревниво закричали упыри подошедшему Серёже. – Жри с Дерьмовочкой там, а с Дрисанычем наше место!
Серёжа молча взял бутерброды для себя и для Наташи и ушёл под вербу, где Наташа уже расстелила газету и выставила термос.
– И чай твой мы пить не будем! – крикнул Гершензон.
– А вам никто и не предлагал, – буркнул Серёжа.
Моржов пристроился чуть поодаль от Щёкина, рядом с Миленой. Сидя на попе, Милена вытянула длинные гладкие ноги и, гимнастически нагибаясь, массировала икры. Чувствуя моржовский взгляд, она как-то загадочно, безадресно улыбалась. Костёрыч бегал по всей поляне и что-то раздавал – то печенины, то йогурты, то варёные яйца.
– Вы чего сегодня на Пектусина наехали? – чавкая, спросил Щёкин упырей. – Только не надо мне опять про бабу и крысу…
Моржов заметил, что с упырями Щёкин сразу упрощался – начинал чавкать и чесаться, лазал пальцами в еду, облизывал руки. Видимо, это была его методика демократизации.
– А чего он Дерьмовку выше нас ставит? – объяснил Гершензон.
– Вам Ландышева нравится? – спокойно спросил Щёкин.
– Она овца! Затычка! Дом-два! Гайка! Телепузик! – тотчас сказали упыри.
– Вообще скунс, – добавил Гершензон.
– Значит, не нравится, – подвёл итог Щёкин. – А ему нравится. И вас он не слушает, а делает так, как считает правильным. Значит, он правильный пацан. Самостоятельный. Настоящий.
– А мы чо, не настоящие? – оскорбились упыри.
– Конечно нет, – подтвердил Щёкин. – Вот ты бы, Гонцов, стал драться один с четырьмя пацанами?
– Я чо, псих? Я бы в них бомбочку кинул и убежал.
– А ты, Ничков?
– Да я своих друганов позову! Фиг ли я один-то буду?
– А ты, Гершензон?
– Один в поле за двумя зайцами не гоняется!
– А я уже дрался! – закричал Чечкин. – Меня на Багдаде…
– Погоди, – остановил его Щёкин. – Видите, по своей охоте никто из вас против четырёх драться не станет. А Серёжа дрался против вас. Потому что Ничков обидел его девочку.
– Ну и пусть! – заорали упыри. – Если бы не Брилыч, мы бы Пектусина вообще урыли!
– Не в этом дело, – терпеливо пояснял Щёкин. – Дело в том, что он поступил как надо. Поэтому он настоящий. А вы – менты позорные, вчетвером против одного. Да ещё и с железной трубой.
– Мы не менты! – завопили упыри. – Вы чо гоните?!
– А только менты и падлы разные толпой на одного нападают. Ты, Чечкин, вообще сзади налетел, как шакал. Мне на вас смотреть противно было. И на скалу с вами идти совсем не хотелось.
– Дак не ходили бы, – сквозь зубы процедил Гершензон.
– А я, как Васенин, тоже хочу быть настоящим, – пояснил Щёкин. – Если я обещал вам – значит, должен сделать. Настоящий пацан всегда делает как надо.
– Много вы делаете как надо… – проворчал Гершензон.
– Ну, сколько уж получается, – согласился Щёкин. – Но я всегда стараюсь. Вот вы меня сегодня достали, и я мог сказать вам: «Поход отменяется, свободны, пацаны, сами виноваты». Но тогда получилось бы, что я не сдержал своего слова. И я пошёл с вами. Хотя наказать вас за разбой было бы правильнее.
Моржов курил, наслаждаясь: Щёкин редко когда допускал посторонних к своим сеансам морали для упырей. Милена с недоверчивой улыбкой заинтересованно слушала Щёкина.
– В чём тогда разница между правильным и настоящим? – угрюмо спросил Гершензон.
– Правильному просто – он всегда всё делает по правилам. Но это и дурак может. А настоящие дураками не бывают. Настоящему всегда надо думать. И он может поступить даже неправильно, если другим от этого по-настоящему станет лучше.
– Например?… – потребовали упыри.
– Хорошо, вот пример, – согласился Щёкин. – Ты дружил с девочкой, а её изнасиловали, – безмятежно рассказал он. – Ты нашёл того гада и убил его. Это не правильно. Но по-настоящему. Потому что этот гад больше никого не обидит, а другие гады побоятся, что их тоже убьют, если они так сделают.
Моржов поостерёгся бы давать упырям подобные уроки. Но упыри были уличные паца, они и без Щёкина всё знали, видали, чего и Щёкин не видал. Для их раздолбанного мировоззрения требовался пример, абсолютный в своей правоте и цинизме.
