Грация попыталась отвернуться, но Витторио держал ее крепко. Она быстро-быстро сморгнула, и слеза, одна-единственная, вытекла из уголка глаза и заструилась, горячая, к мочке уха.
– Наша группа совсем молодая и скорее консультативная, но мне бы хотелось превратить ее в подлинно оперативное подразделение, с опытными сотрудниками и конкретными следственными задачами. Для этого нужен успех, и поимка Игуаны могла бы таковым стать. Я хотел, чтобы моя упрямая, с животным инстинктом девочка добыла мне вескую улику в ходе осторожного расследования, не слишком обнаруживая себя. А ты заварила кашу – но ладно уж, все равно. Успокойся, девочка моя, придется мне поработать самому.
– Я возвращаюсь в Рим?
Витторио почти исчез за блестящей пеленой слез, но Грации все же удалось разглядеть, как он снова подходит к окну, чтобы поправить прядь, выпущенную на лоб.
– Нет. Только не показывайся нигде, пока не улягутся страсти. Главное, сторонись комиссара. Если твоего слепого еще не отвезли домой, то он дает показания в сыскном отделе. Может быть, тебе удастся еще что-нибудь из него выжать.
Витторио носком туфли тронул ее ботинки и легонько шлепнул по подбородку.
– Ну же, бодрее, девочка моя! – воскликнул он и тут же пробормотал, согнув руку и глядя на часы: – Вот черт, через пять минут у меня интервью на Ти-джи-один, потом в радионовостях – и это только начало. – И он вышел из комнаты, в последний момент пригнувшись под каменной аркой.
Грация, не разжимая губ, снова шмыгнула носом; подбородок у нее задрожал. Она закрыла лицо руками, согнулась в три погибели и заплакала, стараясь не рыдать слишком громко.
Ай-й.
Внезапная боль среди непроглядной тьмы, которая меня окружает. Сделав шаг, я стукнулся бедром обо что-то твердое, неподатливое и чуть не упал.
Опускаю руки, чувствую под ладонями холодную гладкую поверхность крыла автомобиля. Пальцы скользят, определяя, где заканчивается бампер, и я, прихрамывая, обхожу машину. Потом замираю, не отрывая руки от металла. Раздумываю, совсем упав духом.
Двор этого дома, я знаю, маленький, квадратной формы. Под ногами скрипит гравий, но через пару шагов я должен почувствовать твердую, прочную поверхность асфальта перед ступеньками, ведущими к крыльцу. Но вот этой машины я не ожидал.
А вдруг тут стоит еще одна? Или велосипед прислонен к поребрику? Или еще что-то лежит на земле?
Я прислушиваюсь.
Только шум машин на улице, за моей спиной, за пределами внутреннего дворика жилого дома.
Я принюхиваюсь.
Запах гнилого банана из мусорного ящика слева.
Я отрываюсь от автомобиля. Вытягиваю ногу, пробую носком гравий впереди себя. Протягиваю руки, растопырив пальцы; шарю вокруг, чуть ли не царапаю воздух. Делаю шаг, но что-то движется впереди, и я резко подношу руки к лицу, защищаясь. Нет, ничего нет, – может быть, пролетела муха.
Делаю еще шаг.
И еще.
Чувствую под ногами бортик пешеходной дорожки, наклоняюсь вперед, пытаюсь нащупать стену. Нахожу ее, приваливаюсь со вздохом облегчения. Продвигаюсь вперед мелкими шажками, почти касаясь щекой пыльной штукатурки. Ребром ладони ударяюсь о выступающий край низкого карниза; боль пронизывает руку до локтя.
– Вам помочь?
Женский голос, справа. Рука касается плеча, скользит вниз, к запястью. Другая рука подхватывает за локоть, поддерживает заученным движением.
– Осторожно, ступеньки. Не беспокойтесь, я вас проведу… я ведь привыкла, знаете ли. Мой сын тоже слепой.
Я позволяю себя вести.
Я хотел пройти через двор с закрытыми глазами – я видел, как это делает тот парень, который смотрит сквозь меня, внутрь; тот, которого я проследил до самого его дома позавчера вечером. Теперь, думаю, следует еще немного подержать глаза закрытыми, несмотря на то, что веки чешутся и нестерпимо хочется их распахнуть.
– Я вышла встретить моего сына, он вот-вот вернется, – говорит женщина, – но с удовольствием помогу и вам. Моего сына зовут Симоне. Вы не знакомы с ним?
– Симоне? – повторяю я и протягиваю руку, чтобы дотронуться до двери, которую она передо мной открывает. – Конечно, я с ним знаком. Даже очень хорошо знаком. Собственно, я к нему и пришел.
– Симоне Мартини? Ах, тот слепой… он ушел с четверть часа тому назад. Его повез домой Кастаньоли, который закончил дежурство.
Развалившись в кресле, опершись коленом о край стола, агент не сводил с нее глаз. Грация шмыгнула носом и провела тыльной стороной ладони про щекам, все еще липким и влажным.
– Окажи мне любезность: позвони Мартини и сообщи, что я сейчас выезжаю к нему домой.
– Как скажешь… только надо подождать, пока погаснет красная лампочка. Другой отдел занимает линию.
Грация сунула руки в карманы куртки и прислонилась к шкафу. Опустила глаза, уставилась себе под ноги, чувствуя пристальный взгляд агента.
– Насморк, а?
– Насморк.
– Хочешь салфетку?
– Не надо.
В отделе работало радио. Маленький приемник на письменном столе, с короткой антенной, склоненной к корпусу. Из овального репродуктора с шипением вырывался искаженный, надоедливый голос, то и дело заглушаемый помехами, от которых агент морщился и вздыхал. Но вот наконец он протянул руку, придержал антенну, и голос стал доноситься яснее, по-прежнему тусклый и немного искаженный, но четкий.
– Мы спросим у доктора Полетто, начальника отдела, который специально занимается выявлением серийных убийц…
– Еще один паразит, – заявил агент. Он разжал пальцы, и мощные сплошные помехи снова заполнили эфир, заглушая голос Витторио. Агент опять взялся за антенну со словами: – Не могу же я так и сидеть весь день, – потом медленно-медленно расцепил пальцы, и помехи вернулись, но не такие сильные.
– Мы проводим расследование в широком спектре, не пренебрегая никакими гипотезами. Мое личное мнение таково, что Игуана существует, здесь, сейчас. И мы его поймаем.
– А что по поводу задержания юноши из независимых? Не станет ли это очередным делом Карлотто? Ведь он идеальный подозреваемый, уже привлекавшийся за политические взгляды?
– Спасибо за вопрос. Дело Карлотто тут ни при чем, и, насколько мне известно, независимого уже отпустили. Имела место всего лишь оплошность молодого, чрезмерно импульсивного инспектора…
– Вот молодец! – Агент поднял трубку, потому что красная лампочка, все время мигавшая на аппарате, только что погасла. – Так у них заведено… посылают вперед какого-нибудь злополучного подчиненного, потом вешают на него всех собак, а сами остаются чистенькими. Какой номер?
Грация продиктовала цифры, покусывая щеку, по-прежнему глядя в пол. Она старалась не слушать голос Витторио, с трудом пробивающийся сквозь помехи, заглушаемый зычным басом агента, который говорил по телефону.
