вокруг меня, и не яркий свет принес успокоение. Самая темная предрассветная пора объяла все кругом, и только неровный свет костерка на поляне отважно гнал темень прочь. Страшные бойцы, взявшие в плен, сидели вокруг огня и молча ели дичину. Ели и недобро косились на меня, а я косилась в дальний уголок поляны, где, едва обласканные скудным светом, угадывались лежащие на земле тела. То ли три, то ли четыре. Жуткое молчание, перемежаемое хрустом косточек на крепких зубах, и косые взгляды, полные лютой злобы, кого угодно бросили бы в дрожь. Они и бросили. Я только не понимала, почему не убивают. А когда в голове немного прояснилось, и в темечке перестало шуметь, все мое нутро вымерзло от ужаса. Знала, что будет дальше. Догадалась, почему не убили. Среди прочих темных нашелся старый и матерый вой, который остановил смертоубийство, не дал порешить меня второпях. Порешат. Но потом, вдоволь насладившись на холодную голову.
От костра встал и подошел один из воев, присел на корточки, ухватил покрепче волосы и рывком запрокинул мне голову. Умные, жестокие, но бесконечно пустые глаза, не отрываясь, глядели на меня, и, я поставила бы на кон остаток жизни, что именно этот не дал меня убить. Темный дружинный долго глядел прямо в глаза, скупо кивнул, – и сказал при том странные слова, которые тогда не поняла.
– Она того стоит. Он не ошибся.
Кто он? И чего именно я стою? Выходит, не ради забавы темная дружина несколько седмиц кралась по нашим следам? Неужели на меня охотились? А кому я понадобилась? Кому такой подарок нужен? Нос бит- перебит, на скулах шрамы, еще недавно были порваны губы, а если разденусь – не разбила бы дурака икота. Ровно попала под копыта целого табуна, – синяк на синяке. Но ведь понадобилась кому-то! От нечего делать на такое не идут. Вон, троих потеряли.
– И золото отнимем. – Кто-то у костра подхватил низким, надорванным хрипом. – Тот беспоясый, наверное, не шибко хорош с мечом. Поди, только для виду и носит.
– Какое золото? – усмехнулся второй. – У него на пояс денег нет, а тебе все золото мерещится!
– Правду говорит, – отозвался третий. – Сам видел мешок с золотом. Не знал, сивый дурень, что даже у леса глаза есть. Вынул золото глаз порадовать, а я тут как тут! Все видел!
Насчитала то ли десять воев, то ли одиннадцать, – в полумраке было не разглядеть. И три неподвижных тела у самой кромки леса. Те, кого я порешила.
– Кряк, Дровня, Расло, Глотка, – тот, что подошел ко мне, повернулся к своим. – Наведайтесь к сивому, и если золото не померещилось, к заре жду с добычей. Старого да беспоясого – порешить, вторую бабу сюда. Глядишь, и ей дело найдется.
Наверное, лесная живность со всех ног и со всех крыльев унеслась подальше от поляны, когда грянул хриплый заливистый гогот. Знаю, Лесной Хозяин осерчал, – ведь старик целый день ткал ночную тишину, которую враз порвали хмельные бойцы. Стало быть, Гарьке выпадет моя доля! Просила я, – а достанется другой, ведь нашу коровушку живой не возьмут, озлятся да прикончат. Она-то никому не нужна, ей и выпадет доля полегче. Никому никогда не завидовала, но Гарьке в тот миг позавидовала. О такой гибели мне оставалось только мечтать. И я глухо застонала. Темный по-своему истолковал мой утробный рев.
– Они не будут мучиться, – не улыбался и не шутил, смотрел мне прямо в глаза и ронял слова, точно булыжники в воду, каждое было по-каменному веско. – Кроме бабы. Такая уж ваша доля.
И опять – низкий гогот на весь лес. Такого глумления Лесной Хозяин не простит. Ой, не простит! Но моим спутникам не увидеть праведного гнева Лесовика. Им не выстоять против темных. Безрод, я уходила, аж храпел-похрапывал, Гарька спала без задних ног, – поди, до сих пор спит, десятый сон видит, Тычок, наверняка, тоже изголовье давит. Они обречены. Порешат сонными. Надо же было Безроду именно сегодня устать вусмерть! Ночь за ночью крепился, глаз не смыкал, – и вот на тебе! Именно этой ночью силы кончились!
Четверо злых дружинных быстро снарядились, и по тому, как снаряжались, я про себя распрощалась со своими попутчиками. Они не были моими родичами, не были боевыми товарищами (тут я вспомнила бой на ладье и только замотала головой, прогоняя навязчивое воспоминание), но мне не хотелось, чтобы Тычка, вихрастого, чисто мальчишка, прирезали сонным. Мне не хотелось, чтобы Гарьку настигла участь, которую мрачно предрек темный боец с жестокими глазами, не хотела даже того, чтобы Безрода пригвоздили ножами к стволу, возле которого он сейчас спит. Никто из них мне плохого не сделал, а со своим постылым сама разберусь, без посторонней помощи. Так ли терпелив станет тот, кому меня приведут? Время потекло мучительно медленно, остаток ночи растянулся, как медовый воск. Захотела бы придумать пытку, – страшнее не придумала.
Много ли времени прошло, не знала. Избитая, связанная по рукам-ногам, я провалилась в забытье. А когда на востоке зарозовело, наймиты стали все чаще поглядывать в сторону, куда ушли те четверо, и на их лицах тревога зримо перемежалась с жадностью.
– Тряс, Жерех, – коротко позвал воевода темных, которого те звали просто и страшно – Грязь. – Махом обернитесь туда и обратно. Гляньте. Наверное, деньги делят, поделить не могут. Не передрались бы…
Нет, родимый, говоришь не то, что думаешь. Не то. Я глядела на Грязь, и разбитые губы (уже который раз) сами растягивались в улыбку. Ты думаешь, не случилось ли чего похуже! Наверное, задумался о том, что не все так просто, как выглядит. Всякий ли беспояс меч только для виду носит? А может быть, это Лесной Хозяин заблудил тех четверых? Души моих спутников, должно быть, уже идут по небесным чертогам. Теперь ничем не помочь старику, здоровенной девке и сивому вою без пояса. И когда в той стороне зашуршали кусты и затрещали сучья, все темные облегченно выдохнули, а один даже встречать потопал. Золото помочь дотащить.
– Слава всем богам, объявились! – тот, что пошел встречать, углубился в заросли, его стало едва-едва слышно. – Уж думали, золото никак не дотащите, такую тяжесть раздобыли!
Того, что случилось потом, не ожидал никто. Ну, разве кроме Грязи, да и тот сначала остолбенел. Я опешила, онемела, замерла. Из зарослей обратно на поляну, ломая ветви, держась за безжалостно распоротый живот, вывалился встречальщик. Страшно прохрипел последнее в жизни ругательство, выгнулся дугой, забился в предсмертных корчах и отпустил дух. А на поляну – мрачный, спокойный и… живой неспешно вышел Безрод и, вытирая нож пучком травы, глухо бросил:
– Не про вас, грязных, золото мое светлое.
Сивый остановился у самого края поляны, не торопясь, убрал нож в сапог, вынул меч. Трое на поляне, не считая Грязи, взвились на ноги, и лишь воевода темных дружинных сначала меч обнажил – и только потом встал. Грязь не скалился, не ругался, не шипел сквозь зубы, подобно тем троим. Просто сощурил глаза. Сивый неторопко двинулся навстречу темным, проходя мимо меня, глухо процедил «дура», встал между нами и усмехнулся. В предрассветной дымке углядела на муженьке свежий порез, – прямо против сердца, и у самой от сердца отлегло. Раз поцарапали, значит, бился, а если бился, значит…
И тут разом смолкли все. Стихли шипения, угрозы, ругань, и даже громкое дыхание исчезло. Темные плавно, ровно всамделишные тени, поплыли по земле, обхватывая моего муженька в кольцо. Решили со всех сторон разом ударить, а я, раскрыв рот, сидела на земле, моргала и ждала, что будет дальше. Ничем помочь Сивому, связанная по рукам, не могла. А и не надо было. Без меня управился. Безрод просто рванул вперед скорее молнии, схлестнулся с кем-то из четверых, легко разорвал круг и вырвался на чистое. Не смогли запереть Сивого в кольцо, – да в том кольце мечами зарубить. Теперь Безрод встал спиной к лесу, лицом к темным, и что за тем происходило – про то рассказывать, да врать, не стесняясь, всяко большей небывальщины не придумать. Одного Сивый взял только на быстроте. Резко ударил, а сам и не подумал в сторону убраться. Знавала я такое. Опасная штука. После такого начала остальные на мгновение опешили и стали еще осторожнее. И тогда Сивый пошел на них сам. Нечасто видела, как одной рукой рубят, а второй ладонью отшлепывают клинок в дол. Упал еще один, схватился за горло, но самое удивительное – я не видела крови! Мечом его Безрод не касался! Тогда чем ударил? Неужели рукой разбил гортань? Еще одного Сивый рассек мечом от плеча до пояса (дурачье, кольчуги не надели, думали, беда далеко). И вот остались только Безрод и Грязь. Темный скривился, когда Сивый встал против него:
– Ну, и страшен же ты!
Безрод не ответил, только ухмыльнулся. Грязь оказался хладнокровен и силен, потому и продержался дольше всех. Рубил сильно и точно, был двурук, на ходу поменял правую на левую, потом обратно. Вдруг перехватил меч за рукоять, будто нож, только шишак из пальцев остался торчать, и пошел круги описывать, в левой руке кинжал изготовил. Никогда такого не видела. Думала, тяжко придется Безроду, но недолго
