Лязгало железо, гремели доспехи, один из полуночников между воротами поставил сапог, аккурат посередине. Оттниры разбились на привычные дружины по полста человек, и каждая отошла к своим воротам. Чтобы различать друг друга, повязали на руки белые и красные повязки. На короткий миг повисла мертвая тишина, затем кто-то ударил мечом о щит, люди взревели и самые быстрые понеслись к сапогу. Две дружины сшиблись с таким грохотом, что с ладейных мачт, негодующе клекоча, снялись поморники.
Безрод молча покачал головой, нет, не сейчас. Пусть устанут. Дело пошло на закат, солнце начало медленно клониться к дальнокраю, и когда оттниры после короткого отдыха вновь устроили кучу-малу, Безрод какое-то время выждал и кивнул – пора. Разом спели тетивы, и над берегом взвился неистовый рев боли и ужаса. Лазутчики спокойно вышли из лесу и отрезали оттнирам дорогу на большой стан. Полуночники бросились к оружию, но и там их ждала оперенная смерть. Оттниры выли, ровно загнанные волки, от отчаяния с ножами и кулаками бросались на лучников Безрода, и падали, как скошенная трава. Сивый приказал в рукопашную не вязаться, бить стрелами. Вытянувшись цепью от берега до леса, дружина Безрода по косой теснила оттниров назад, подальше от ладей, в море. За несколько дружных перестрелов малая дружина находников перестала существовать. Сотни оттниров как не бывало. Времени на все ушло сущие крохи, Безрод не успел и до двадцати досчитать. Стрела, пущенная с нескольких шагов, не знает пощады. Простая бьет насквозь, а бронебойная проносит два щита, поставленных один за другим. Берег усеяли мертвые тела, как тюлени на лежке, только на этой лежке больше не осталось жизни. Несколько самых отчаянных полуночников бросились в море. Люди Безрода взбежали на корабли и с носов расстреляли пловцов.
– На ладьи! Быстро! – рявкнул Сивый.
Еще живых милосердно добили. Подобрали стрелы, что смогли унести быстро – остальные заберут четверо дозорных – погрузили на ладьи утварь, которая могла пригодится, и спешно обрубили причальные концы.
Сивый стоял на носу головной ладьи и все поглядывал назад. Цепью вытянулись, нос в корму, ровно утиный выводок. Проснулся ветер, неистовый, холодный белопенник, побил-затрепал паруса. Случись погоня, мигом снимутся с ладей, подожгут корабли и в лес уйдут. Но в большом стане оттниров даже не заподозрили ничего худого. Ну, кричат и пусть себе кричат. Каждый день орут. Сотня сменится, новые тоже станут орать. «Сапог» всем по вкусу пришелся. Что еще делать, если находиться при ладьях велено денно и нощно?
Еще загодя сговорились, что с ладьями делать. Дальше по берегу на восток среди скал пряталась тихая заводь. Если не знать про нее, никогда не найдешь – с моря просто не видно.
Безрод вместе со всеми бил без промаха, ровно и мерно растягивая лук. Троих упокоил. Когда все стало кончено, поискал среди павших оттнира с рыжей бородой и рваной щекой. Не нашел, облегченно выдохнул. Мало радости от такой встречи, нет возможности заглянуть в холодные, пустые глаза. Перед схваткой велел своим искать среди мертвых краснобородого полуночника со шрамом под скулой. Кто найдет, немедленно звать. Парни тоже не нашли. Оно и к лучшему, значит жив. Может быть, доведется свидеться лицом к лицу. В укромной пристани оставили корабли и только затемно сошли на берег. А еще назад идти.
В трюмах добра нашли видимо-невидимо, но из всего Безрод разрешил взять только по бочонку меду с ладьи, общинные котлы, прочую едальную утварь, крупы, масло. К утру добрались до стана в лесу, выжатые до последней капли. Четверо, что не пошли на ладьях и остались на страже, встретили сумрачными лицами. Безрод хотел спросить, что стряслось, только надобность в расспросах отпала сама собой. На снегу, привалясь к валуну, повесив голову на грудь, не дыша, сидел человек.
– В лесу нашли. Уходил. Стрелами достали.
Грача нашли под елью, далеко в стороне от святилища, куда он, раненный, добрел из последних сил. Уходил от погони, только шел не в ту сторону. Две стрелы вытащил, третью не смог, она и теперь торчала из спины. Сивый хмуро усмехнулся. Вот и пригодился мед. Только нерадостно станет от того пития. Подошел, обломил стрелу, вынул обломки.
– Всем спать. Вечером тризну справим. Хороший боец к Ратнику уйдет.
Сивый стоял с чарой в руке и молча оглядывал лесное воинство. Грач полусидел на тризных бревнах, будто руками опирался. Под одну ладонь положили нож, под другую – его любимый лук. Безрод кривился и кусал ус, боги-божечки отчего же так неловко, ровно залез не в свою тарелку? Многих проводил в последний путь, но впервые доводится самому зажигать тризный огонь. Сотня пар глаз напряженно глядит со всех сторон. Как ни крути, а придется сказать то, чего они ждут. И захочешь – не отвертишься. Можно живым руку не подать, а с павшим-то что делить? За Тычка парень голову сложил. И за Босонога, и за Перегужа. И даже за него самого. Может быть, получится догнать свое счастье? Вот за стену выйти удалось. Чем Злобог не шутит?
– Я, Безрод, перед людьми и богами отдаю должное храбрецу: он один выступил против всего полуночного войска, был достоин лучшей доли и теперь отдаю его в твою дружину, Ратник. Пусть чаша Грача никогда не пустует за столом, и пусть будет у него столько еды, сколько доброй памяти оставил на белом свете!
Сивый осушил чару и запалил огонь. Пока не занялось пламя, поднялся на бревна, вытащил нож, полоснул себя по руке и окропил кровью сапоги Грача. Метка Ратнику. Уходит не сирота ничейный, а человек, ради которого есть, кому пролить кровь. Ратник по крови узнает, кто есть кто. Для него нет загадок. Жаль, нельзя отправить с Грачом белого коня, нет с ними лошадей. Сивый сошел вниз и оглядел воев. Вот и проводили первого. Для всех началась новая жизнь. Были раньше дружинные князя, и было их много. И как бы дальше ни сложилось, сколько бы их ни осталось, нынешние лазутчики навсегда останутся «дружиной Безрода», и год от года их будет становиться только меньше.
Глава 8
Победа
Четверо, что остались в лесу прошлой ночью, видели и слышали тот переполох, что случился, когда оттниры не нашли поутру десяти ладей, а людей наоборот – нашли, да только мертвыми. Рассказали, как полуночные ворожцы закололи черного коня, дабы отогнать нечистую. Добытчики стали ходить, да на тень свою коситься, с ужасом смотрели в сторону леса и остервенело плевались. Облазили весь берег, ткнулись носом в каждый камень, однако ничего не вызнали. Ровно не стояли тут никогда ладьи.
– Будто корова языком слизала! – хохотал Люб.
Безрод усмехнулся, кивнул, думая о своем, и как будто очнулся. Услышал свое имя, оглянулся и обомлел. Самый младший, Люб, стоял перед костром и держал в руках чару с медом. Не пить собирался – преподнести.
– Прими, вождь, чару с медом. Моя очередь подошла, но я хочу тебе отдать. Прими!
Сивый медленно встал, а Люб, довольный, улыбнулся. Во всем их воевода первый: и в сече, и в песнях, и в плясках, даже в молчании и угрюмости. Безрод принял чару и оглядел отчаянное воинство. Сегодня над Грачом кровь пролил. Та кровь нынче у Ратника, Грач принес. Наверное, спросил его предводитель всех воев: «А кто воеводой у тебя Грач? Поглядим, поглядим, Хм… Безрод! Стало быть, принял дружину?» Принял, куда деться. Своими бойцов признал, перед богами и людьми признал.
– За вас пью, парни. Давеча впервые за мною пошли, а сегодня… – Безрод неловко замолчал. Поздно отступать. Уже все сделано, осталось только сказать. Дружинные напряглись, даже с мест привстали. – … а сегодня говорю: мои вои!
Громогласный торжествующий рев разметал лесную тишину, Безрод испуганно заозирался. Не услышал бы полуночник тот рев. Руки дружно взметнули оружие верх, и Сивый осушил чару до капли. Засадники окружили своего воеводу, подбросили в воздух и взметнули на скрещенные мечи. Безрод встал на клинки, и ему подали полную чару. Поднял чару над головой и всю отдал богам. Да будет слово нерушимо и крепко!
Полуночники окружили Сторожище со всех сторон, дабы и мышь наружу не просочилась. Большое становище растянулось по кругу, разбилось на цепочку станов поменьше. Несколько дней Безрод не давал тревожить полуночников, дабы те худо-бедно успокоились.
– Могу себе представить, что передумали оттниры, когда увидели побоище на берегу. Ведь некому ударить, окрестность вырублена подчистую на несколько дней пути.
А когда полуночники перестали озираться, и даже изготовились ринуться на очередной приступ, Сивый подвел свое отчаянное воинство на расстояние крепкой оплеухи и ударил в незащищенное место, почитай,
