глядел застывшими глазами, в никуда.
Правил нож до тех пор, пока Вишеня за руку не оторвала. Сама измоталась до предела, но последние силы отдала, затопила в любви да ласке, и мгновения не оставила на мрачные думы. Сивый был гончаровне до того бессловесно благодарен, что заполыхала баба на ложе, мало голой грудью в снег не бросилась. Заснула со счастливой улыбкой.
Сёнге не видел снов, будто в бездну провалился. Черно кругом, ни звуков, ни запахов. Даже сеном не пахнет, собаки не лают, доски не скрипят. Глаза открыл – а уже солнце встает. Наверное, Тнир глядит с небес, раздумывает, брать ли Сёнге по смерти в свою дружину? Гойг расправил плечи, откинул голову. Говорили, будто ходит по земле воевода Тнира, Ёддёр, оглядывает храбрецов, отбирает в дружину. Как увидишь его, значит пришел твой черед. Руби сильнее, кричи громче. Знающие люди говорили, будто глаза его пронзительно сини, как небо летом, волос бел, что облака, усы, точно ржаной колос, а борода рыжая. Если покажет на тебя пальцем и улыбнется – будешь пировать в Тнировом воинстве, мимо пройдет – жив останешься, головой покачает – не бывать тебе в дружине Тнира. Все искал тогда в сече Ёддёра, кричал, бил, ревел. Не увидел. Стало быть, нынче ночью появится.
Сёнге ушел в угол, сидел в полутьме, не говоря ни слова. Ему не мешали. Человек с белым светом прощается. Лишь однажды подсел тот урсбюнн, Ветреск, толкнул в плечо.
– Выдь на солнце. Увидишь ли еще?
Сёнге угрюмо кивнул. Все правильно говорит Ветреск, только перед смертью не надышишься! Лишь помирать жальче станет. И все-таки вышел за порог, вдохнул морозный воздух полной грудью. Наверное, никогда еще зимний воздух не был так вкусен. Сел в сугроб у порога и улыбнулся солнцу, горстями черпал снег и умывался. Нынче ночью подойдет Ёддёр, улыбнется, поманит рукой и уведет от земных болей в дружину Тнира. А снег земной тоже вкусен! Кто сказал, что у снега нет ни вкуса, ни запаха?
На заходе солнца Безрод вошел в сарай к оттнирам.
– Готов ли ты, Сёнге?
– Да.
Трое пленных оказались родичами Сёнге, и все трое пять лет назад стояли на каменистом берегу рядом с рыжим гойгом. Они и рассказали остальным, что ему предстоит ночью. Самый старый из оттниров, Греенно, заговорил из полутемного угла.
– Это справедливо. Седой – ты достойный враг. Но и наш Сёнге не из пены сделан. Он выстоит и утрет тебе нос.
– Пора бы. Уж сколько времени соплив хожу. Подтиральщика все нет.
– Обещаешь ли ты боян, честное испытание?
Сивый ухмыльнулся и промолчал. Вот еще! Обещать!
– Я готов. – Сёнге сбросил полушубок. Ехидно оскалился. – Ведь и ты был в одной рубахе?
– Да. И мечом укушен трижды. Забыл?
Полуночник встал на пороге и, не оглядываясь, вышел. Сивый шагнул было следом, но вернулся с полдороги.
– Ты, – показал пальцем на Греенно. – Тоже пойдешь.
– Пришел аппетит во время еды? – Голос гойга сочился издевкой. Греенно встал, сквозь зубы процедил. – В рубахе, или как?
– Или как. Зубы спрячь, гойг. И сильно голову не задирай, шея треснет. Верховку надень!
Греенно, гордо откинув голову, вышел. Оттниры на весь сарай затянули старую боевую песню, ее подхватил гойг, вышел на улицу, передал Сёнге и тот потянул низким, сильным голосом.
– Я тоже пел? – усмехнулся Безрод. – Что-то не припомню.
Сёнге не ответил, лишь покосился краем глаза, продолжая петь. Безрод подвел обоих к городским воротам и тут гойг, изумленный, замолчал.
– Чего встал?
– Помнится мне, пять лет назад на холме Дорсйок от факелов было светло как днем. Твои соплеменники не станут смотреть?
– Это касается только нас.
Сёнге покачал головой, остановился у ворот, сел прямо в снег.
– Все должно быть, как тогда. Я не уступлю тебе ни единого человека.
Сивый усмехнулся.
– Может быть, и стражу к лодке приставить? И приказать в сторону леса не глядеть? А если увидят ползущего человека, пусть делают вид, что никого нет?
Сёнге упрямо твердил.
– Твои соплеменники увидят храбрость оттниров. Они умолкнут так же, как пять лет назад умолк изумленный холм Дорсйок. Я отдам долг до единого человека.
– Скольких звать?
– Сотню воев.
Сивый ухмыльнулся, отдал полуночников страже под присмотр, сам ушел на княжий двор и скоро возвратился в голове целой дружины. Князь пожелал самолично зреть «сыновний» суд, был мрачен, недобро поглядывал на оттниров. Вои пошли бы за Безродом хоть на край света, не то, что за ворота. Сивый только встал посреди двора и громыхнул: «Нужна сотня воев. Будем правду искать!», а двор уже запрудили. Среди воев шел и Стюжень, за ним послали особо.
Безрод вывел судный ход за ворота, в лес и подвел к валежине, один конец которой лежал на земле, а другой конец подпирала толстая рогатина. Сивый, раскинув руки в стороны, остановил дружину. В лесу повисла тишина, и только снег скрипел под сапогами, да светочи потрескивали.
– Пять лет назад я попал в руки гойга Сёнге. Взяли меня в плен беспамятного. – Безрод повернулся к Сёнге.
– Да. Так было.
– Я бился до последнего дыхания и надеялся на скорую смерть.
– Да. Так было. Многие полегли под мечом седого.
– Но боги оставили меня жить.
– Да. Так было.
– И лучше бы я пал в той сече.
Оттнир промолчал.
– Нынче взыщу долг пятилетней давности. Уж так боги рассудили, что это было как раз пять лет назад, ночь в ночь.
– А что собственно было? – князь выступил вперед.
Безрод ухмыльнулся, сбросил полушубок, оглядел воев, снял сапоги, закатал широкие штаны до самого паха. Вои тяжело сглотнули, напряглись, у иных глаза вспыхнули злобой. Сивый сбросил рубаху и дружинные похватались за мечи. Рядяша замычал, Отвада заскрипел зубами, Неслухи шумно выдохнули. Безрод подошел к валуну, что лежал недалеко, напрягся и вздернул камень над головой. Дружинные, вся сотня, будто вымерзла. Пожалели боги жира на Безрода, получился сух, как постная вепревина. Кости да мясо, всякая жила на глазах. Напрягся Безрод под валуном, и будто повторяя обводы плоти, по всему телу разбежались шрамы. Страшные, толстые, будто ужи. Словно Безрод когда-то стоял под таким же валуном, и кто-то ножом чертил прямо по телу, водя острием по рукам, ногам, груди. Четко расписал грудь на две половины, живот расчертил на восемь частей, руки, ноги, спину, шею, лицо…
Сивый бросил камень и тяжело вздохнул.
– Вот, что было. А когда я остался один, увел лодку и уплыл. Недосмотрел Сёнге. Не думал, что смогу.
– Да. Так было, – мрачно кивнул Сёнге.
– Жив останешься, дойдешь до лодки, – Сивый махнул к морю. – Плыви, как я уплыл. А помрешь в море – себя вини. Значит, и в третий раз я одержал верх.
Оттнир задрал голову в небеса, зашептался с Тниром.
– А если уронит валежину? – Щелк оглядел бревно со всех сторон. – Да прямо на тебя?
– Значит, такова моя доля. Иначе никак Сёнге меня не убить. – Безрод ухмыльнулся, покосился на гойга.
