– Аня! Аня!
Она подошла ближе к лодке. Закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
– Не надо! Не надо! – твердил он, пытаясь поцеловать ее. – Я же говорил, что приплыву, как стемнеет. Ну, поплутал! Совсем немножко.
– Я думала: что-то случилось, – говорила она, всхлипывая: – Я все передумала. Здесь ничего нельзя. Ни поплыть, ни позвать. – Она опять заплакала.
– Ну, не надо, – говорил он, прижимая ее к себе. – Я же здесь. Я больше не поплыву так далеко. Успокоилась? Да?
Ночь была холодной, с ветром и дождем. Над палаткой гудели деревья. Слышался плеск воды у берега. Олег почувствовал, что Аня не спит, спросил:
– Ты, наверное, замерзла? Подвинься поближе.
– Не, сейчас уже ничего, – с хрипотцой ответила она.
– Горло застудила?
– Может, сорвала голос, когда кричала. И низ живота еще разболелся.
– Давай тебя погрею.
– Не надо. – Она попыталась отвернуться. – Ой, правда, у тебя руки такие теплые.
– Знаешь, поедем завтра домой, – предложил он.
– Так вдруг? А твой отпуск?
– Пожили на озере, рыбу половили, хватит.
– Но ведь ты еще хотел.
– Не, пора, – ответил он и подумал: «Не буду же я ее здесь в холоде мучить».
Утром в последний раз разжигали костер. Варили кашу в котелке и пили чай из озерной воды. В непонятной спешке собирали палатку и рюкзаки. Погрузили вещи в лодку. Аня посмотрела на опустевшую поляну:
– Странно, но так обидно отсюда уезжать. Как будто со всем успели свыкнуться.
К дому егеря они добрались только к вечеру. Автобус к станции давно ушел. Надо было ночевать в деревне.
– А чего расстраиваться-то? Чего? – Дородная, словоохотливая егерша стояла на ступеньках высокого крыльца: – На терраске у нас остановитесь. Чайку с утра попьете, да поедете. А хотите, вон, в бор, за брусникой еще успеете. Наберете, сколько захотите.
Егерша кормила их горячей картошкой. Рассказывала, что муж наловил с утра рыбы и подался на базар. Расспрашивала об их житье на острове и качала головой – то удивленно, то понимающе:
– Конечно, хорошо поехать ягоды пособирать и порыбачить. Но в палатке, да на земле? Ой, я бы не смогла. У меня осенью и зимой – вон любимое место! Лежанка за печкой!
Олег лег спать на железную кровать у террасного окна. Аня и хозяйка долго сидели на кухне и тихо разговаривали.
Утром хозяйка дала им в дорогу вареной картошки и соленых огурцов. Попрощались. Хотели уходить. Хозяйка обняла Аню, из-за чего-то расплакалась и махнула рукой на прощание.
Шли к автобусной остановке. Олег спросил:
– И о чем это вы с хозяйкой полночи болтали?
– Так, обо всем. У нее дочка в Москве. В техникуме учится. Она за нее боится. Жить, говорит, очень тяжело стало. Тревожные какие-то времена.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вечером двадцать первого сентября в «Новостях» зачитали президентский указ об отмене конституции и разгоне парламента. Олег стоял перед телевизором с чашкой в руке, нагнулся, чтобы сделать звук громче и плеснул чай на пол. Раздался телефонный звонок, и Аня быстро заговорила:
– Алло! Ты слышал? Да? И что же теперь будет? А я не верила, когда ты об этом говорил. Я думала, что ты выдумываешь. Но они сейчас будут между собой договариваться? Да?
– Не знаю я ничего..., – ответил Олег. – Я сам с дуру надеялся, что обойдется.
– Мне сегодня на работе показали газету. Представляешь, такие известные люди подписались под обращением к президенту о разгоне парламента. Даже поэты. Они-то почему не видят, как это противно – если одни будут понукать другими.
– Это-то – ладно, – проговорил Олег, – как бы до стрельбы теперь не дошло.
– Ну, ты сразу о таком! Ты всегда все утрируешь.
– На днях по телеку одного музыканта показывали. Он кричал Ельцину: бейте их, бейте!
– Я видела, – ответила Аня. – Он просто злой.
– А Пливецкая обращение подписала?
– Она – да. Она – тоже злая.
Борька стоял на лестничной клетке у подоконника, взъерошенный больше обычного. Пожал Олегу руку и продолжал говорить курившему рядом Веселову:
– Нет, я твоей логики понять не могу. Ну, как же так – «ничего особенного не произошло»? Была возможность эволюционного развития! Теперь-то нет! Теперь одна сторона ломит свое! Так или не так? Какой бы конституция ни была, но она давала возможность находиться в определенном поле. А теперь, вместо поля все – в этом самом месте!
– Была – одна, будет – другая! – отмахнулся Веселов. – Какая разница? Ты ту не читал, и эту – не прочитаешь.
– Не буду! – охотно согласился Борька. – Но если можно одну в корзину выбросить, то чем другая лучше? И что после этого останется в голове у всякого сержанта милиции, к которому мы по грешному делу можем угодить? А? Если президенту можно, то почему сержанту нельзя?
– Но послушай! – Веселов заговорил медленно и обстоятельно. – Должен же в стране, наконец, быть порядок, а не бардак! Должны же быть реформы?!
– Андрюша! – воскликнул Борька. – А помнишь старые, добрые тоталитарные времена! Что ты мне тогда про законы говорил? Надо их соблюдать или не надо?
– Они могут и устареть! – Веселов махнул рукой с окурком. Пепел полетел ему на брюки и стал его стряхивать.
– Ну, какие законы устарели? – спрашивал его Борька. – О приватизации – и то закон есть.
– Вообще-то я не пойму, чего вы так переполошились. – Веселов пожал плечами. – И у нас всё должно быть как у всех.
– Это ты серьезно? – Борька помолчал. – Ты думаешь, что человек, разогнавший парламент, будет без дураков демократию разводить? Не, братец. Не для того перевороты устраивают. Конституционный суд принял постановление об отрешении президента от должности? Принял? А в а ш и на это дело внимание обратят?
– Ну, а что это решение значит?
– Вот, я и говорю, что демократы вы все еще те...
Олег вышел из метро «Краснопресненская» и повернул к стадион. Лил дождь. Было темно. На троллейбусном круге стояли милицейские машины. Переулок к Верховному Совету перегораживал неровный милицейский строй. Перед ним теснилась толпа с зонтиками. Высокая молодая женщина в темном плаще громко и назидательно говорила милиционерам:
– Конституция – это закон прямого действия!
Милиционеры поглядывали на толпу с удивлением, молча слушали, покашливали и обдавали стоявших в первом ряду стойким запахом перегара. Время от времени перед их строем пробегал коренастый толстенький майор и недовольно поглядывал на свое подозрительно раскрасневшееся воинство.
В толпе громко говорили: что за новости? С какой стати теперь по улицам не пройти? И когда такое бывало? Дождались под разговоры о свободе! Но было не столько раздражение, сколько недоумение – на дурь происходящего.
– Вам-то самим эта власть нравится? – спрашивал милицию пожилой мужчина.
Один из милиционеров, будто дремавший, приоткрыл глаза и рявкнул:
– Хватит орать на самое ухо! Я бы сейчас лучше дома сидел, а не тута с вами...
Вроде бы мильтоны, как мильтоны. Такие всегда стояли у стадиона в «Лужниках». Ловили выпивох и не
