незнанием и не соглашусь поменять его на какие-то сомнительные знания. Ибо то, что мне не о чем писать, является свидетельством моего таланта.
И едва появились эти стихи, как электронные литераторы разделились на МУТов и НЕОМУТов, и искусственная литература, выбравшись из тупика, понеслась по столбовой дороге.
НЕОМУТы в своих произведениях страстно и многословно обвиняли МУТов в незнании знаний.
А МУТы, не уступая своим литературным противникам ни в страсти, ни в многословии, с гордостью утверждали, что они, МУТы, знать ничего не хотят!
Литературная жизнь забила ключом. И если до раскола в горестных произведениях МУТов не было именно горести, а в яростных критических нападках — ярости, то теперь страсти бушевали в полную силу.
Появились конфликты, а вместе с ними такие новые для искусственной литературы жанры, как эпиграмма («Сочиняет МУТ с волнением МУТное произведение»), приключенческая повесть («Храбрый МУТ в лагере НЕОМУТов») драма («МУТ полюбил НЕОМУТку и под ее влиянием перевоспитался и порвал с мутовшиной»), и, наконец, сценарий (все вышеназванное, переработанное с учетом киноспецифики).
Произведения появлялись одно за другим. И если учесть, что работают искусственные литераторы в 1010 раз быстрей настоящих, то станет понятным, каким образом весь путь от первого стихотворения до невероятного подъема и небывалого расцвета искусственная литература прошла всего за 18 часов 14 минут.
И когда философ снова появился в том помещении, где проводился этот эксперимент, киберолог подчеркнуто скромно сказал:
— Вот видите! А вы говорили…
Но с философом сладить было не так-то просто.
— Я так и думал! — завопил он, бегло ознакомившись с историей искусственной литературы. — Я так и думал, что нам подсунут не тех МУТов, которых мы заказывали!
— Но в чем дело? Не понимаю.
— Как в чем дело? Мы просили сделать МУТов, которые бы ничего не знали, кроме правил создания произведений.
— Верно. Но этим МУТам абсолютно ничего не известно.
— Неправда! Эти МУТы знают, что они ничего не знают. А больше этого не знал и Сократ!
СОГЛАСНО НАУЧНЫМ ДАННЫМ
Я проснулся поздно ночью от какого-то громкого дребезжащего звука. Не открывая глаз, я старался определить, что это за непонятный звук. И наконец, догадался: кто-то настойчиво стучал ко мне в окно.
Это было странно. Это было очень странно, если учесть, что живу я на тридцать шестом этаже. Чертыхаясь, я вскочил с постели и раздвинул шторы. За окном, недалеко от подоконника, стоял человек. Вернее, он не стоял, а почти неподвижно висел в воздухе. А над головой этого странного человека серебристым нимбом вставала луна, заливая холодным светом его гладкую покатую лысину.
Признаться, я несколько опешил. А тот, за окном, увидев меня, радостно замахал руками и, словно потеряв равновесие, резко взмыл вверх, затем промелькнул, падая вниз, и, наконец, опять повис передо мной, заняв исходную позицию.
— Что вы здесь делаете? — строго спросил я, приоткрыв форточку.
— Сейчас я вам все объясню. — Он приблизился к форточке. — Если я не ошибаюсь, вы астроном?
— Ну и что?
— Вы специалист по инопланетным цивилизациям?
— Да, — сказал я, все более удивляясь его осведомленности.
— Чудесно. Вы именно тот человек, который мне нужен. Ведь вы человек, да?
— Разумеется.
— А я турианин, житель планеты Тур. Вам это что-нибудь говорит?
— Н-нет…
— Ну это неважно. Вероятно, у вас наша планета известна под другим именем. А кстати, как называется ваше небесное тело? — спросил он, пытаясь просунуть голову в форточку.
— Земля.
— Земля? Земля! Впервые слышу. Но дело не в этом. Если бы вы соблаговолили впустить меня в помещение…
— О конечно, конечно! — Я поспешил гостеприимно распахнуть окно: дальше разговаривать с инопланетным гостем через форточку было бы просто неприлично.
— Весьма признателен, — церемонно раскланялся турианин и, старательно вытерев ноги о подоконник, впорхнул в комнату.
Одет он был несколько облегченно. Яркие полосатые плавки с кармашками на кнопках да резиновые лягушачьего цвета ласты — вот, пожалуй, все, что было на нем. Если не считать вытатуированного на правой руке слова «Катя», а на левой — «Зина».
— Разрешите, я присяду, — устало сказал он и, опустившись в кресло, закрыл глаза. — Просто не верится, что я уцелел. Звездолет потерял управление. Мы падали целую вечность и, наконец, прошлой ночью врезались в вашу планету. Ведь ваше небесное тело — планета, да? — вдруг встревожился турианин.
— Конечно, планета.
— Ах как хорошо!.. К счастью, мы упали в море или в этот… Как у вас называются самые большие водоемы?
— Океан.
— Да, да. Мы упали в океан и пошли ко дну. Из всего экипажа спасся только я один. Это ужасно, ужасно…
Если бы я не видел собственными глазами, как этот человек запросто прогуливался по воздуху на уровне тридцать шестого этажа, я бы, конечно, не поверил его рассказу. Но, черт возьми, я же видел…
И тут мой гость, будто уловив мои мысли, открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.
— Простите, — сказал он, — как называется то чувство, которое в данную минуту выражает ваше лицо?
— Скорей всего, удивление, — признался я.
— А что вас удивляет?
— Очень многое. Например, когда вы успели выучить наш язык? Разве это не удивительно?
— А разве не удивительно, что я вообще похож на человека? Вам приходилось встречать на других планетах существа, внешне похожие на людей?
— Нет.
