один - протяжно, долго. За окном, в ветвях яблони, кто-то завозился, и в приоткрытую створку ставни просунулась узкая блестящая мордочка хорька. Зверек застрекотал, облизнул розовым язычком крошечный черный нос и, скользнув вниз по подоконнику, вскарабкался на колени к хозяину.
– Ручной?- уточнил Наорд.
– Да!…- мальчик погладил Куса по шелковистой спине.- Я его в лесу нашел и сам выкормил… Он в такие щели пролезть может, вы не поверите, ваше величество!
– Верю,- кивнул правитель, придвигая к себе перо с чернильницей.- Значит, письмо он доставит?
– Непременно, мой государь! Когда старший брат воевал, мы через Куса весточки от него получали. Он не подведет!
– Хорошо.- Наорд положил перед собой чистый лист бумаги.- Иди. Я напишу ответ, а ты пока отдыхай. Тебя позовут.
– Как вам будет угодно, ваше величество,- поклонился мальчуган и тихо вышел, чтобы не мешать.
Правитель обмакнул перо в чернила и задумался. Думалось плохо - захлестывали эмоции. Болело сердце по убитому товарищу, грызла тревога за судьбу родины, в одночасье оказавшуюся во власти мерзавца, душила злость. И на себя - что не предусмотрел, не просчитал, не уберег, и на Дженга. Представив на секунду этого проходимца, восседающего на его, Наорда, троне, диктатор до хруста сжал кулаки. Ярость, до сей поры сдерживаемая, прорвала невидимый заслон в душе и хлынула наружу. Наорда затрясло.
– Изничтожу негодяя!…- не сказала, прорычал лесным зверем государь.- На дыбу… На виселицу… чтоб за все ответил… за все!!
И словно какая-то мощная внутренняя пружина, дремавшая, свернувшись, глубоко в теле Наорда, выпрямилась, взвилась вверх, рванула острым концом тонкую грань сознания… Мир вокруг качнулся, затрещал по швам, раскололся на деревянные щепки, цветные осколки оконных витражей, гусиные перья и ошметки залитой чернилами бумаги. Не обезумевший диктатор, а неуправляемый смерч бушевал сейчас в тихой библиотеке старого замка, и зрелище это было - страшным… Маленький паж, вернувшийся за своей котомкой, застыл в дверях, похолодев от макушки до пяток. Хотел позвать, достучаться до ослепшего разума его величества, но не смог - язык словно одеревенел. Хотел побежать за помощью - ноги перестали слушаться… Так и стоял, вцепившись пальцами в дверную ручку, пока государь, хрипя, как раненый вепрь, громил мебель и зубами рвал древние книги. 'Берсеркер' - всплыло вдруг в голове перепуганного мальчугана. Он часто слышал это слово, но до этого момента слабо представлял, что оно значит на самом деле… Наверное, именно поэтому при дворе так боялись вспышек государева гнева. Ведь попадись сейчас кто под руку - свой ли, чужой,- один был бы конец… В припадке неудержимой ярости преград для Наорда не существовало - сносил все на своем пути, как несущийся бык, ничего не видел, не слышал, не помнил…
Мальчик стоял и смотрел, пока буря не стихла: ревущий диктатор внезапно остановился, тяжело дыша, огляделся вокруг, будто не веря, что все это сотворил он один, и рухнул на обломки тяжелого дубового стола… И тут паж увидел такое, что напугало его гораздо сильнее, чем зрелище недавнего погрома баронской библиотеки. Несгибаемый правитель государства Тайгет, непобедимый воин, гроза врагов и опора подданных… плакал! Мальчик отшатнулся от дверей, не сразу даже успев понять, что вновь обрел способность двигаться, и побежал прочь, куда глаза глядели, подальше от библиотеки, не важно, куда - только бы не видеть этих вздрагивающих квадратных плеч и не слышать булькающих, прерывистых всхлипов… Мальчику было всего одиннадцать лет, и он не знал, что слезы правителя - не проявление слабости или отчаяния, не признак собственной беспомощности, а необходимая, спасительная и практически бессознательная реакция организма, подвергшегося припадку берсерка. Иначе не восстановишь равновесие, не избавишься от свинцового осадка внутри, пропитаешься ядовитой горечью и усохнешь, а то и с ума сойдешь… Был бы здесь хоть кто-то из взрослых, бывалых мужчин, он бы все смог ему объяснить. Но никого рядом не было. Поэтому мальчик бежал, прижимая к груди беспокойно вертящегося на руках Куса, бежал со всех ног, и в голове его билась испуганной пташкой только одна мысль: 'Что же теперь с нами будет? Что будет? Что?…'
Кармен преступила порог библиотеки и громко ахнула:
– Дьос мио!… Ваше величество, что здесь произошло?!
Его величество виновато вздохнул и развел руками:
– Простите меня, Кармен! Я, к сожалению, не всегда в состоянии себя контролировать. Может, как- нибудь потом я расскажу вам, как это получилось, но не сейчас. Сейчас не до этого… Весь ущерб имуществу сэра Эйгона, нанесенный - признаюсь - мною лично, я, разумеется, возмещу…
– Ох…- горестно всплеснула руками испанка, обозревая вышеупомянутый 'ущерб'.- Неужели… вот это все… ВЫ?!
– Увы - я.- Диктатор, который, сидя прямо на полу со скрещенными ногами, быстро дописывал какое- то письмо, поставил точку и посыпал лист песком.- Мне, право, очень неловко, но так уж вышло.
Он поднялся с пола и, порывшись в кармане камзола, вынул какой-то мятый лист:
– Вот, возьмите. Возьмите и прочтите. Сам удивляюсь, как оно уцелело…
Девушка взяла лист в руки, осторожно разгладила и принялась читать. Послание было коротким, но за те две минуты, что ушло у Кармен на его изучение, деятельный правитель успел стряхнуть песок со своего письма, свернуть его трубочкой и запечатать. Уже собрался было поставить на место выдранную с корнем оконную раму, как его отвлек гневный возглас испанки:
– О, каррамба!… Как он посмел?!
– А, прочитали?…- живо обернулся диктатор и оставил многострадальную раму в покое.
– Ваше величество!- девушка нервно мяла в руках доклад старого дворецкого.- Да как же такое может быть?!
– Поверьте моему опыту, может быть еще и не такое…
– Куда уж хуже?!
– Не знаю,- честно ответил государь,- от Дженга всего можно ожидать. А вы сами что думаете по этому поводу?…
– Я?…- Кармен пожала плечами и выпалила:- Я вот думаю - как вы после этого,- она показала на письмо,- весь замок не разнесли?!
Наорд расхохотался и по-отечески потрепал испанку по щеке:
– Ну, милая моя, даже я - в любом состоянии - на такой подвиг не способен!…
Кармен оглядела библиотеку и вздернула брови. В последнем утверждении правителя она явно сомневалась… Диктатор хмыкнул и направился к двери:
– Пойдемте. Не то меня окончательно замучает совесть, и я возьмусь за молоток… Как себя чувствует леди Айлин? Все так же?
– Да… Но я все-таки уговорила ее дать разрешение на похороны!
Правитель Тайгета присвистнул:
– Как вам это удалось?
– Ну…- замялась девушка,- я просто сказала, что сэру Хайдену вряд ли понравилось бы, что она вот так заживо себя хоронит. Вы же знаете, что для нее значит его мнение! Даже теперь… Наверное, нехорошо это с моей стороны, но… больше ее ничем было не пронять! Упрямая, как мой мул!…
– Под стать барону,- кивнул Наорд, и обоим стало грустно. Ни он, ни она не признавались никому, но на самом деле так же, как и Айлин, все еще не могли поверить в то, что близкого им человека больше нет. Нет, и никогда не будет…
– Я пойду к отцу Симону,- наконец сказала Кармен.- Сообщу, что он может готовиться к панихиде. Тогда завтра с утра можно будет…
Она не договорила, но диктатор понял и так. Слегка кивнул:
– Конечно, идите… Один вопрос - вы устроили на ночлег мальчика, что привез мне письмо из Тайгета? Я посылал его к вам.
– Мальчика?…- наморщила лоб испанка.- Нет… То есть, ко мне от вас никто не приходил, ваше величество!
