куртке.
— Собирайся, Татьяна! — закричал он жене. — Поедем в город, я там себе работу найду.
Затем повернулся к Чарли и спросил по-английски:
— Автомобиль у тебя в порядке, старик?
— В полном порядке.
— Вот он нам и пригодится, дружище. Заводи машину, мы сейчас уезжаем в город.
Чарли, как всегда, ничего не понимал на собрании и хлопал глазами. Теперь ему показалось, что Джек решил ехать в город жаловаться. Значит, надо действовать без промедления. Американец скользнул в коридор, а Джек снова обратился к Татьяне:
— Что же, идем.
Татьяна не двинулась с места. Все в полном молчании глядели на нее.
— Я остаюсь в коммуне, — тихо сказала Татьяна.
Маршев страшно громко захлопал в ладоши, остальные тоже захлопали. Яшка побледнел, закричал:
— Ага, боишься с имением расстаться, помещица! Ну что ж, сиди…
Он выбежал из комнаты. Слышно было, как стукнула входная дверь.
Собрание было прервано. Коммунары высыпали на крыльцо. Сильный дождь шумел на дворе.
Вдруг у каретного сарая застучала машина, и автомобиль резанул своими белыми огнями по дождю. Пелагея Восьмеркина заголосила и бросилась с крыльца:
— Яша, Яша, постой!
Но догнать машину она не могла. За воротами, в дубовой аллее, автомобиль прибавил ходу и пропал в темноте.
Николка Чурасов сейчас же собрал ячейку.
— Объявляю экстренное заседание открытым, — сказал он. — Тужить не надо, товарищи. Не может быть несознательных коммунаров, а тем более председателей. Нам, конечно, Восьмеркина лишаться нежелательно, но и в пояс кланяться ему не будем. Думаю я, что он сам к нам вернется дня через три. Семья его здесь осталась и все имущество. Я поэтому о машине вопроса заострять не стал. Вернется он поспокойнее, тогда мы с ним поразговариваем.
Ячейка Николку поддержала. Однако насчет трех дней он ошибся.
Джек узнает кое-что без книг
Джек и Чарли обменялись в автомобиле всего несколькими словами: Джек попросил ехать в город, Чарли согласился. Дальше разговор не пошел. Джек был слишком рассержен и не стал рассказывать приятелю всех подробностей ссоры. Да он и не знал, как рассказывать. Почва ушла у него из-под ног после отказа Татьяны ехать вместе с ним. А Чарли не стал расспрашивать Джека потому, что слишком был занят машиной. Дождь размыл дорогу, грязь облепила колеса, и автомобиль еле двигался. А на втором километре от коммуны, при подъеме на горку, колеса забуксовали, и машина стала.
Ребята вылезли из-под брезента на грязную дорогу, обломали ближайшую ольху и набросали веток под колеса. Дождь и темнота действовали удручающе. Джек тяжело вздохнул и плечом уперся в машину. Чарли сел за руль. Но машина не двинулась с места.
— Назад бы пошла, — сказал Чарли. — А в гору сейчас не влезет.
— Кончится дождь, полезет и в гору, — пробурчал Джек. — Туши фонари, Чарли, мы полежим немного под брезентом. Ведь не так давно ночевали и просто на дворе. Думаю, что ночью нас никто не тронет.
Чарли потушил фонари, приставил к сиденью свой чемодан и накрыл его одеялом. Джек снял куртку, и они легли, как в былые дни в Америке. Только прежних разговоров не было: о чем они могли мечтать теперь?
Оба волновались, но Чарли заснул раньше Джека. Американец верил своему другу, ему казалось, что Джек прав и все уладится. А вот Яшка теперь совсем запутался, он ничего не понимал. Он лежал и думал: в чем дело, почему все отвернулись от него? И не мог найти ответа на свой вопрос.
В прежнее время Джек обдумывал трудные положения всегда по утрам.
Он и теперь был готов сделать так, но ничего не получилось. Мысли не давали ему покоя, гнали сон прочь. Правда, он задремал в конце концов, но на одну секунду: вдруг ему показалось, что автомобиль горит.
Джек вскочил. Чарли тоже поднялся, и ему показалось, что огонь проник под брезент. Это был электрический фонарик Егора Летнего. Первые же вопросы писателя убедили приятелей в том, что опасности никакой нет.
Через минуту мокрый и перепачканный Летний влез в машину.
— Ну, кто из вас здесь председатель коммуны? — спросил он дружески.
— Бывший председатель, — поправил Джек. — Это я.
— Тебе, брат, поклонище из Москвы.
Яшка мог ожидать чего угодно ночью в поле — потопа, пожара, но только не этого поклона из Москвы.
— От редактора газеты поклон? — спросил он неуверенно. — Или от Мишки Громова?
— От редактора, — ответил Летний. — Он меня в вашу коммуну и направил. С поручением.
— Ишь ты!.. Не забыл?
— Нет, какое там! Очень интересуется твоей деятельностью. Просил передать, что шефство газета над вашей коммуной возьмет. Помочь обещал.
— Так. А я ему ни одной статьи не послал.
— И об этом говорил.
— Оконные стекла-то в Москве есть? — спросил Джек, подумавши.
— Как не быть, штука простая. Мне поручено список составить, чего вам надо в первую очередь. А весной трактор возможно что будет. Конечно, если у вас дело стоящее.
Джек зачмокал языком и тяжело вздохнул.
— А вы сами-то кто будете?
— Советский писатель. Хотел у вас в коммуне пяток дней пожить. Новой деревней интересуюсь. И помощь — какую смогу — окажу.
— Разве делать что умеете?
— По электричеству смекаю.
— Пока нет у нас электричества, но в плане намечено. Пешком идете?
— Пешком. Больно замучился. Все из-за книг.
— Каких книг?
— Да редактор тут вам библиотечку посылает. Все больше по сельскому хозяйству. Но и песенник есть.
— Так…
Джек заволновался. Он как-то вдруг позабыл всю линию событий, общее собрание, споры, свой внезапный отъезд. Перед ним осталось только два факта. Первый: незнакомый человек, писатель, идет в дождь пешком по грязной дороге, чтобы сообщить о помощи, которую город посылает далекой коммуне, идет ночью, выбивается из сил. И второй факт: он, Яков Восьмеркин, председатель коммуны, только что уговаривал своих товарищей обмануть город, продать потихоньку хлеб спекулянту… Факты столкнулись лбами, и Джеку вдруг стало стыдно, да так стыдно, что слезы навернулись на глаза. В один миг ему стала ясна его ошибка, которую тридцать человек не могли доказать ему на собрании. Ему показалось даже, что он понял и запальчивость Николки, и выкрики Маршева, и даже книжную речь Татьяны. Он понял все это не только умом, но и сердцем — иначе при чем же тут слезы?
— Чарли, — сказал Джек тихо своему приятелю, — ты не догадываешься, конечно, о чем идет речь?
