Агриппа, наморщив лоб, пытался прочитать замысловатые названия, потом вдруг спросил:
— Доблестный трибун, ты говоришь, все женщины плохие. А как же моя мама?
— Я говорил о богатых бездельницах. Они и детей уже не хотят, только бы пакостничать. А твоя мать крестьянка. Она трудится, растит детей и любит их.
— Да, меня очень дома любят, — с гордостью сообщил Агриппа. — Я же старший. Меня один богатый патриций хотел купить, давал столько золота, сколько я вешу, — прихвастнул маленький пицен, — а мама не согласилась. Да и нельзя мне рабом быть. Я ж римский гражданин!
— И потому плюешь на все другие народы, а квириты плюют на тебя, италика. — Кануций подошел к полкам и достал изукрашенный чертежами свиток. — Труды Архимеда. Он был грек и ученый, но насколько он был достойней наших римских бездарностей вроде Красса!
Агриппа развернул свиток. Там были рисунки рычагов, полиспастов, таранов... Под каждым рисунком формулы и пояснительные надписи.
— Доблестный трибун, я не знаю по-гречески.
— Надо учиться! Я вот тоже не знал и уже здесь, в школе, выучился, чтобы прочесть в подлиннике Архимеда, Фалеса и Пифагора. И не именуй ты меня 'доблестный трибун'. Когда мы одни, зови меня дедушкой. И чаще приходи ко мне... Подожди, Архимед тебе не по зубам. Я дам тебе другое сокровище. Это труды великого мостостроителя Мамурры. Нет такой гати, нет такого болота, чтобы Мамурра не смог навести понтон. А сколько мостов, крепких, прочных, перекинул он через самые бурные, капризные реки! Бери и читай, а что непонятно, приходи ко мне. С радостью объясню. — Единственный глаз Ганнибала приветливо светился. Он протянул мальчику свиток.
— Спасибо, дедушка. — Агриппа прижал драгоценный подарок к груди. — Я приду, если можно.
— Приходи. Это счастье — воспитать стратега. Знал бы ты, как мне надоели откормленные тупицы!
X
С самого начала занятий Марк Агриппа твердо занял первое место. Даже по ненавистной риторике подтянулся и вполне разумно отвечал греку об обязанностях доброго гражданина и красотах Гомера. А впрочем, зачем воину красноречие? Римский меч красноречивее всех греческих ораторов и философов. Была б хорошая отметочка — и хватит! Другое дело — наука о числах и природе вещей!
Кануций часто зазывал к себе 'стратега', и Агриппа с интересом слушал его разъяснения Архимедовых законов, с удивлением узнал, что все видимое и невидимое состоит из крошечных кирпичиков — атомов. А они бывают влажные или сухие, холодные или горячие. Вот как интересно!
Но все же никакие атомы не могли вытеснить из сердца юного пицена любовь к числам и осадным машинам. Он жадно ловил каждое слово отставного трибуна, и каждый раз сам чувствовал, что понимать даже самое сложное становится все легче и легче.
Единственный глаз Ганнибала прямо-таки сиял, когда он сжимая стилос, как меч, набрасывал силуэты катапульт и таранов, вдохновенно повествовал, в какой битве какое орудие принесло победу.
Когда импровизированный урок кончался, раб ставил на колченогий стол чаши, полные дешевого вина, обильно разбавленного горячей водой. Кануций радушно угощал, но все его лицо резко менялось. В единственном главу вспыхивали злые острые огоньки. Он принимался ругать всех и все. Возмущался скупостью Вителия: не из своего же кармана начальник школы платит наставникам, беспощадно насмехался над мальчиками.
Агриппа ежился. Ему становилось жаль Кануция и стыдно за него — нельзя же так всех ненавидеть! Неужели трибун не понимает, что дети так боятся его, что от страха путают даже те ответы, которые накануне отлично знали.
Особенно невзлюбил Одноглазый маленького Эмилия Павла. Толстенький, кудрявый и добродушный мальчик холодел от ужаса при одном виде Кануция. А Ганнибал все изощренней издевался над своей жертвой: без конца заставлял на уроках отвечать историю Пунических войн и с упоением спрашивал несчастного мальчишку о битве при Каннах, где его прадед, тоже Эмилий Павел, потерпел неслыханное поражение.
Агриппа жалел беднягу и не мог понять, что делалось с Эмилием на уроках. Еще накануне они вместе перерешали все задачи и Эмилий бойко доказывал Евклидовы постулаты, а сейчас на самый простой вопрос Одноглазого пролепетал какую-то чушь.
— Палка уже бессильна, — произнес свой приговор Ганнибал. — Три дня без еды. Марк Агриппа, проследишь, чтоб никто не подкармливал.
Агриппа встал и, глядя прямо в лицо Одноглазому, отчеканил:
— Доблестный трибун, я тебе в таком зверстве не помощник. Стыдно над маленьким издеваться!
Мальчишки, затаив дыхание, слушали смельчака. К их удивлению, Кануций не кричал, не грозил избить Агриппу палками, только криво осклабился и процедил сквозь зубы:
— Подожди, этот же Эмилий оботрет свои сенаторские сапожки о твою чумазую шкуру...
XI
Агриппа стал героем дня. Даже Цецина и Волумний подошли к нему после уроков и крепко пожали руки.
Теперь все мальчишки старались подчеркнуть свое внимание к смельчаку, приглашали погонять мяч с ними, угощали присланными из дому лакомствами, но Агриппа сторонился всех и ни у кого не брал угощений.
У него никогда не было друзей, и он не умел дружить. Деревенские мальчишки с гиком и криком носились по улицам, гоняли 'мяч, строили за околицей 'карфаген' из сучьев и сена, брали его приступом, поджигали и скакали вокруг костра. Агриппе играть было некогда.
Он появлялся на улице, таща на руках самую маленькую сестренку, а две подросшие Агриппины цепко впивались ручонками в его рубаху и ни на миг не отпускали. Стоило ему усадить в песочек малютку и строго-настрого приказать старшим занять ребенка, как все Агриппины хором поднимали вой. Из дома выскакивала мать с мокрым полотенцем в руках:
— Семь лет уже, а играть захотел! А дети хоть криком изойдись!
Когда подросла Агриппина Примула, Агриппу отдали в подпаски. Так и не довелось ему ни наиграться вволю, ни подружиться со сверстниками.
Все вечера Агриппа читал и перечитывал творение Мамурры. Разбирал чертежи, иногда сам пытался набросать схему моста через воображаемую реку. Днем носил Мамурру за пазухой, а ночью клал под подушку.
Однажды, наблюдая, как Гай Корнелий бьется над расчетом моста, Агриппа спросил:
— А кто через этот мост ходить будет?
— А тебе, не все равно? — огрызнулся Корнелий.
— Мне-то все равно, а тому, кто через твой мост ходить будет, не все равно. Если скот погонят, не выгибай много. У скота по крутому мосту копыта скользят, а если для армии, круче строй. Людям крутизна нипочем, а мост прочней будет. — Агриппа набросал несколько линий.
Корнелий с интересом следил за его стилосом.
— Мне не все понятно, а времени в обрез. Помоги, пожалуйста.
— Я ж тебе помогаю.
— Нет. — Корнелий замялся. — Сделай этот проклятый чертеж за меня. Я тебе медовые пирожки отдам.
