— Успокойся, — отрывисто ответил Цезарь. — Я знаю, Италии нужен италик.
Глава десятая
I
Четыре триумфа — в честь побед над галлами, египтянами, царьками Азии и Африки — даровал народ римский Гаю Юлию Цезарю.
Отцы отечества поднесли ему звание пожизненного диктатора и цензора. Это узаконило неограниченную власть вождя. Кроме того, он был избран консулом на десять лет и почтен титулом императора, то есть полководца—победителя. Статую Дивного Юлия поместили в Храме. Жизнь его была объявлена священной.
Он появлялся всюду в пурпурной одежде, увенчанный лаврами, сопровождаемый пышной свитой...
— Не снимает венка, чтоб не блеснуть лысиной, — съязвил Валерий Мессала.
— А пурпур носит, дабы мы всегда помнили, что есть над нами господин, — мрачно добавил Кассий.
В истории Рима Миродержавного начиналась новая эра. Однако Вечный Город не был охвачен радостью. Оплот помпеянцев, цитадель родовой знати, Рим Семихолмный молчал.
Приверженцы Цезаря, незаметные надменному глазу летописца-патриция, жили за Тибром. Они распахивали пахотные наделы в Лациуме, Кампании, Этрурии и Цизальпинах, пасли стада на хребтах Калабрии и горных склонах Aпулии и Пицениума, переплывали на утлых суденышках чужеземные моря... Не к городу, но к миру обращался диктатор сквозь толщу тупоумия, спеси и корыстолюбия потомственных аристократов.
Число сенаторов было увеличено до 900. Вновь избранные отцы отечества представляли провинции. Патрициям оставалось лишь 300 мест — одна треть, бессильная даже при самом сплоченном единодушии провести какое—либо решение.
— Квиритов необходимо заставить трудиться. Этих оборвышей, гордящихся чистотой крови, надо научить создавать, — повторял Цезарь в дружеских беседах с Мамуррой. — И вбить в их упрямые головы, что трудолюбивый галл или египтянин куда достойнее наших бездельников.
Безденежные раздачи хлеба прекратили. Нуждающихся приписывали к государственным мастерским, открытым стараниями Мамурры, или направляли в Африку и заальпийские страны. Земли их там ждало сколько угодно, были бы руки. Трансальпийские провинции нуждались не только в землепашцах, но и в искусных ремесленниках.
А римские кустари, объединенные в коллегии, упорно не желали передавать свой опыт пришлой бедноте. Коллегии запрещали всем, не состоящим в них, заниматься ремеслами. Членство передавалось по наследству или приобреталось за крупные деньги.
Цезарь отменил коллегии и объявил, что отныне каждый волен заниматься любым ремеслом, не получая разрешения у коллегии.
Чистокровные завопили:
— Тирания не знает предела! Скоро исчезнет само слово квирит и прирожденный римлянин перед лицом закона сравняется с италиком, галлом, ибером!
Антоний перебросил с севера Италии к Риму несколько легионов, и вопли утихли.
Законы Юлия смирили высокомерие патрициев, обуздали алчность ростовщиков, оградили провинции от грабежей римских наместников и должны были вскоре превратить гонимых варваров из подданных Рима в полноправных граждан нового, многоплеменного и дружного государства.
II
Триста знатнейших галлов с семьями и дружинниками ехали в Рим. Еще в Массалии они облачились в туники и белоснежные тоги с латиклавами. Тонкое полотно обтягивало их крупные, мускулистые тела. Цепкие жилистые руки в браслетах казались неуклюжими до безобразия. Могучие обнаженные ноги непристойно выглядывали из-под коротких юбочек.
Стыдясь непривычной наготы, галлы смущенно кутались в тоги. Их румяные усатые лица растерянно хмурились. Но что же им оставалось делать? Они исполняли волю победителя. Может быть, из этой затеи выйдет хоть что-нибудь полезное для их несчастной родины.
Сопровождающий трансальпийских гостей трибун пояснил: 'Римский обычай велит сбрить усы и подстричь белокурые гривы под челку'.
Галлы ужаснулись. Они и так уже походят на полуженщин, да еще лишиться пышных золотистых усов, лучшего украшения мужчин! Но пришлось покориться.
В Риме квириты осыпали чужеземцев насмешками и оскорблениями. На стенах рисовали галлов, снимающих меховые штаны. Поутру, когда новые сенаторы направились к священной курии, вслед полетели камни и выкрики: 'Что вам надо в Сенате? Там не место варварам!', 'Где ваши цепи?'.
Галльские сенаторы ехали молча, опустив головы. Их дружинники, белокурые молодцы в национальном убранстве, гневно сжимали секиры. Грозный вид рослых северян охладил пыл толпы. Но отставшие гости заблудились, а на расспросы о дороге прохожие отвечали:
— Мы не изменники, чтобы показывать варварам путь на Капитолий.
Отцы отечества, не смея открыто сопротивляться, встретили вновь избранных сенаторов гробовым молчанием. Авл Гирсий усадил галлов на отведенные им скамьи.
— Где Цезарь? — тревожно спросил Гирсий Антония.
— Октавиана обкормили орехами в меду, выступила золотуха, и Дивный Юлий отдирает коросту, — сострил Антоний.
Гирсий сделал вид, что не расслышал. Он не одобрял злословия за глаза.
Цезарь быстро вошел. Марк Брут нерешительно приветствовал его и вновь погрузился в молчание. Дивный Юлий заговорил с галлами на их языке. Услышав родную речь, галлы не выдержали. Возмущение и жалобы ринулись бурным потоком. Диктатор сдвинул брови:
— Так—то ты, друг Антоний, принял моих гостей?!
Антоний оправдывался. Он привез вновь избранных сенаторов в Рим. Их уже ждали богато убранные виллы, слуги, девственные рабыни. Антоний счел поручение выполненным.
Не дослушав Антония, Цезарь повелел выслать навстречу опоздавшим галлам ликторов и с почетом доставить в курию.
Он сам открыл заседание. Отцы отечества упорно молчали. Ставя текущие вопросы на голосование, Цезарь велел Валерию Мессале подсчитывать тех, кто будет одобрять или возражать. Молчание же считать одобрением. Мессала не шелохнулся. Цезарь подозвал молодого галла и, объяснив ему, как следует подсчитывать голоса, приказал заменить занемогшего Валерия.
На следующем заседании Цицерон в изысканной речи, пересыпанной цитатами классиков, приветствовал вновь избранных сотоварищей.
— И не поперхнется старый брехун, — шепнул соседу Децим Брут. — Вот двуликий Янус! Вчера в гостях у Лелия Аттика я думал, он своими громами сравняет Альпы с землей.
Децим хотел узнать, будет ли его друг Кассий голосовать или молчаливо отвергнет всякое соглашение с варварами.
— Один разыгрывать шута не собираюсь, — сумрачно отозвался Кассий.
