Сомнения еще долго мучили негритянку, и ей удалось заснуть только под утро. Ей снилось, что Кэтлин превратилась в седую иссохшую старуху. Грозя скрюченным пальцем, она кричала на Ханну: «Это ты во всем виновата! Ты искалечила мне жизнь! Ты знала, что я никогда не забуду Доусона, но не помогла мне! Я тебя ненавижу!»
Ханна проснулась на рассвете с таким чувством, будто и не ложилась вовсе. Сон не принес ей отдыха, и у нее возникло предчувствие, что отныне ей никогда не знать покоя.
За завтраком Абигайль сказала мужу:
– Меня очень беспокоит Кэтлин. Вот уже три недели, как этот человек уехал, а ей все не становится лучше. Боюсь, сердце ее разбито. Что же нам делать? Может, стоит пригласить врача?
– Я тоже об этом думал, но что мы ему скажем? Что наша дочь умирает от любви к какому-то никчемному прощелыге? Нет, врач тут не поможет. Придется подождать, пока она придет в себя. Вы же знаете нашу Кэтлин, ее ничто не занимает надолго.
– Ханна, убери поднос! – Кэтлин недовольно посмотрела на няньку. – Я же тебе сказала, что у меня нет аппетита!
– Мисс Кэтлин, золотко, вам надо поесть, вы неважно выглядите. Ну скушайте хоть немножко, – уговаривала Ханна, искренне волнуясь за свою питомицу, которая только и делала, что целыми днями смотрела в огонь.
– Зачем мне есть? Какая разница, хорошо я выгляжу или плохо? Мне все равно.
– Кэтлин Борегар, вы не можете так говорить! Вам никогда не было все равно, как вы выглядите, так что давайте-ка я расчешу вам волосы, наденьте красивое платье и спуститесь вниз.
– Я не собираюсь есть и, уж конечно, не спущусь вниз! Почему до тебя никак не дойдет, что я хочу, чтобы меня оставили в покое? Я прошу только об одном: чтобы ты и все остальные перестали ко мне приставать. Неужели я хочу слишком многого?
У Ханны выступили слезы на глазах. Она отвернулась не в силах видеть свою любимицу в таком состоянии, вытерла глаза краем фартука и с удрученным видом вышла из комнаты. Поднос остался нетронутым. Так продолжалось не первый день, и никто не мог повлиять на Кэтлин. С каждым днем Луи и Абигайль все больше тревожило состояние дочери. Абигайль так разволновалась, что сама на несколько дней слегла. Луи мысленно спрашивал себя, не совершил ли он роковую ошибку, избавившись от Доусона. Время от времени он поднимался в комнату дочери, но всякий раз встречал только холодный, отчужденный взгляд и слышал просьбу оставить ее одну.
– Капитан Доусон, откройте!
– Уходи! – крикнул Доусон и швырнул в дверь пустой бутылкой. Сэм печально покачал головой. Доусон уже несколько дней не показывался из каюты, а когда Сэм спросил, куда следует взять курс, рявкнул, что ему плевать.
Доусон сидел за письменным столом. Несколько дней он не брился, не переодевался, почти ничего не ел. Единственное, что ему было нужно, это спиртное. Когда у него кончалось виски, он орал во всю глотку:
– Сэм, у меня кончилось виски! Тащи сюда бутылку!
Сэму ничего не оставалось, как направить «Мою Дайану» в ближайший порт и послать кого-нибудь из матросов за спиртным. После этого он стучался в дверь капитанской каюты, держа наготове бутылку, и говорил:
– Капитан, по-моему, вам пора кончать пить, вы плохо выглядите.
Метнув на него свирепый взгляд, Доусон жадно выхватывал у него виски и отвечал:
– Занимайся своим делом, а меня оставь в покое.
Сэм понуро возвращался в рулевую рубку, чтобы продолжить бессмысленное занятие – бесцельно водить пароход вверх и вниз по Миссисипи.
Как-то утром, вскоре после восхода солнца, негр снова услышал голос капитана:
– Сэм, иди сюда!
Лоцман поспешил на зов и увидел, что дверь в каюту открыта. Доусон стоял у иллюминатора. Кажется, впервые за несколько недель он был трезв.
– Скажи, где мы находимся?
– Примерно в десяти милях к северу от Нового Орлеана.
– Хорошо. Заходи в порт. Я решил отправиться в Европу.
– Но, капитан, а как же ваша плантация? Пароходы? Что мне с ними делать?
– Мне все равно. Хочешь – продай, хочешь – затопи.
В больших глазах Сэма промелькнула обида, и Доусон тут же пожалел о своей грубости.
– Прости, я знаю, что в последнее время со мной очень трудно. Пока меня не будет, пожалуйста, позаботься о пароходах. – Помолчав, он вздохнул и добавил: – Обещаю, что, когда вернусь, со мной будет легче. Я любил ее, Сэм, по-настоящему любил.
– Знаю, капитан.
Прошло шесть недель, но Кэтлин по-прежнему отказывалась выходить из спальни. Как-то днем Ханна застала ее лежащей в кровати. Девушка выглядела несчастной и печальной, но в ее облике появилось что- то новое.
– Что случилось, золотко?
– Ох, Ханна… – Кэтлин всхлипнула. – Ты должна мне помочь.
