шесть, а?
— Потрясающе, — охотно согласился Николай Аникеевич. — Можно только позавидовать.
— Плюньте на элфэка. — Человек поднял предостерегающе палец и начал считать себе пульс. — Уже девяносто. Каково? В семьдесят шесть! Обещайте мне плюнуть на элфэка, обещаете? — Голос человека звучал просительно, почти настойчиво.
— Да, да, пожалуйста, но что такое элфэка?
Человек перестал дышать и посмотрел на Николая Аникеевича с глубочайшим изумлением.
— Как, вы не знаете, что такое элфэка?
— Простите… — пробормотал Николай Аникеевич и на всякий случай примерился взглядом к ближайшим гантелям.
— Кабинет лечебной физкультуры, вот что такое элфэка! И все зло от них, только от них! Их дозировка глубоко ошибочна, консервативна и приносит больше вреда, чем пользы. Возьмите меня. В семьдесят — сто восемьдесят на сто двадцать, в семьдесят шесть — сто пятьдесят на девяносто! Каково? А? А почему? Плюнул на элфэка!
— Потрясающе, — согласился Николай Аникеевич, — но я хотел, собственно, расспросить вас о Василии Евграфыче…
— Из оздоровительной группы? Из Лужников?
— Боюсь, он умер. Два года тому назад.
— Тогда не знаю. Всего хорошего. Плюньте на элфэка — приходите. Сахар есть?
— С собой?
— В моче.
— Не-ет как будто.
— Будет — дам диету. Тэтэди. Тасманийская туземная диета. Честь имею, у меня сейчас гантели.
Николай Аникеевич взглянул на свою «Омегу». Время еще не позднее, и вполне можно было съездить на улицу Вучетича. Он вышел на улицу. Трубы ТЭЦ все ввинчивали в низкое сизое небо тугие пегие клубы дыма. Из двора выехало такси, и Николай Аникеевич поднял руку.
Они долго искали нужный дом среди одинаковых коробок. «О господи, что я делаю, — подумал Николай Аникеевич, — какой ерундой занимаюсь». Но упрекал он себя скорее из приличия, по инерции, потому что не оставлял его охотничий какой-то зуд, детская нетерпеливость: быстрее, быстрее.
Дверь открыла высоченная девица в джинсах и коротенькой маечке, на которой было написано «Сингапур» и которая оставляла открытым ее пуп. Стараясь не косить глазами на пуп, Николай Аникеевич вежливо поздоровался и спросил, может ли он видеть Виктора Александровича Вахрушева.
— А дед в больнице, — сказала «Сингапур» и почесала живот.
— Давно?
— Да дня три уже…
— Как его здоровье?
— Клава! — вдруг заорала «Сингапур». — Тут к деду, спрашивают, как его здоровье.
В коридорчике появилась женщина в стеганом красном халате и косынке на угловатой голове. «От бигуди, наверное», - подумал зачем-то Николай Аникеевич. Женщина подозрительно посмотрела на него, кивнула и спросила:
— Вы к Виктору Александровичу?
— Да.
— А зачем он вам?
— Видите ли… — замялся Николай Аникеевич, — я хотел расспросить его об одном нашем общем знакомом…
— О ком? — строго спросила женщина в халате и решительным жестом извлекла из кармана пачку сигарет.
— О Василии Евграфыче… — Николай Аникеевич вдруг сообразил, что даже не знает его фамилии. Хорош сыщик!
— Не знаю такого, — сказала женщина и грозно щелкнула зажигалкой.
— Как вы думаете, а удобно мне посетить вашего отца в больнице?
«Сингапур» ухмыльнулась, а женщина в халате выпустила из накрашенных губ облачко дыма и пожала плечами.
— Спасибо за отца. Я его жена.
— Не хвастай, Клава, — сказала девица.
— Ванька, веди себя прилично. И вообще ты опаздываешь на тренировку.
Николай Аникеевич мысленно застонал: мать, дочь, жена, внучка, Клава, Ванька, «Сингапур». Бедный Виктор Александрович…
— Виктор Александрович в больнице, — сказала жена Вахрушева.
— Да, да, — торопливо кивнул Николай Аникеевич, — я только хотел узнать, как он и удобно ли посетить его?
— Как он? Как огурчик. Как может чувствовать себя человек в его возрасте после второго инфаркта? Хотя и микро? — Женщина в халате пожала плечами, явно осуждая мужа и за возраст, и за инфаркт. — Сходите. — Она назвала больницу и двинулась на Николая Аникеевича, заставляя его отступать к двери. Девица принялась стаскивать «Сингапур» через голову, и он выскочил на лестницу.
Назавтра сразу после работы он поехал в больницу. Окошко с табличкой «Справочная» было закрыто. Гардеробщик с огромной кружкой чая в руках сказал:
— Да вы ее не ждите, она сегодня не пришла.
— А как же мне узнать, в какой палате больной?
— Знаете, когда поступил? Сходите в приемное отделение. Как выйдете, направо за угол.
От слов «приемное отделение» легкий озноб прошел по спине Николая Аникеевича. Несколько лет назад появились у него затруднения с мочеиспусканием. Дня два он терпел, а потом пошел в поликлинику. Молодой смуглый врач мучил его минут двадцать. Руки его дрожали, и Николай Аникеевич заметил, как на лбу его выступила испарина.
— Что вы делаете? — вдруг закричал врач. — Немедленно в больницу. Экстренная госпитализация.
Он начал что-то быстро писать, куда-то звонить, а Николай Аникеевич сидел словно в трансе, думая о себе так, как будто это не его кладут в больницу, а какого-то другого человека, по странному совпадению тоже Николая Аникеевича и тоже Изъюрова.
В приемном покое больницы толстая женщина в халате опять что-то долго писала, а потом провела его в небольшую комнатку со странной табличкой «Мужская смотровая». Посреди комнатки стояла каталка, а на ней лежал старик, прикрытый тонким казенным одеялом. Внезапно старик поднял костлявую, по-детски тоненькую ручонку с темной морщинистой кожей, слабым жестом погрозил стене с плакатом «Если у вас дома больной гриппом» и дребезжащим голосом выкрикнул:
— Справа, справа, ребятки…
Высоченный человек с застывшей улыбкой и неподвижными глазами слепца сказал:
— Лежи, лежи, дедушка, скоро врач придет.
— Да что это такое за безобразие, — не очень решительно сказал немолодой седой человек, поглаживая по плечу бледного юношу лет семнадцати с длинными волосами. — Второй час ждем уролога.
В комнату заходили и выходили молодые люди в белых и зеленоватых халатах, чрезвычайно озабоченные и торопливые, у всех на груди висели стетоскопы, но движения их были суетливы и неуверенны.
— Справа, справа, ребяты… — снова выкрикнул старик и поднял было руку, но она тут же упала.
— Ты не бойся, детка, — говорил седой человек, нежно проводя рукой по волосам сына, — все будет хорошо…
Николай Аникеевич сидел не шевелясь, остро чувствуя страшную хрупкость человеческого тела. Боже, это же чудо, что такой сложный механизм может хоть немножко, хоть чуть-чуть работать без поломки, без того, чтобы тут же не оказаться в маленькой комнатке со странным названием «Мужская
