(часовой был только в одной) стояли промышленные постройки — открытая камнедробилка, приземистая и просторная лаборатория и главный рабочий корпус. Внутри стоял насос для закачки воды из реки, грохоты для отсеивания камней и мельницы для их нового дробления, а также сортировочный конвейер и жировые столы. Точную технологию обработки я не уловил, но поразился, как со всей работой справляются таким малым числом людей. Зоя пообещала показать позже, когда процесс будет запущен.
— Вам тоже придется участвовать! — строго сказала она. — Нас тут очень мало, поэтому все без исключения заняты в основном производстве. Внесем вас в график.
— Для вас — все что угодно! — сказал я, расшаркавшись, чем вызвал очередное недовольство Вершинина. Э, да он смог оторваться от родимых камушков!
За главным корпусом был вырыт пруд, в котором я по дурости предложил выкупаться. Зоя посмотрела на меня косо. Я и сам понял нелепость своего предложения, когда наконец увидел этот водоем: большая грязная лужа, вода покрыта серой пленкой, берега завалены камнями.
— Да уж, пожалуй, лучше до моря сбегать, — высказался я. На сей раз Зоя улыбнулась, однако слегка рассеяно. Наверняка со мной бежать откажется. Пока.
С другой стороны долины от пруда стоял дом, покрашенный зеленой краской — контора. Внутрь нас не пригласили, однако Зоя рассказала, что там есть библиотека из пары сотен томов, кабинет начальника, в котором она сейчас жила, а также радиостанция и оружейка.
— Раковский уже почти починил рацию, говорит, со дня на день будет работать, — сказала Зоя, задержавшись около зеленого домика.
— Значит, скоро будет связь? — с ноткой воодушевления в голосе откликнулся Сашка.
— Да, будет, — без всякой радости подтвердила девушка. — Только связаться нам не с кем. До Москвы не достает. Будем продолжать сеансы прослушивания эфира на случай, если к нам придет помощь. Хотя надежды нет.
— Как же нет! — воскликнул я, осторожно подхватив Зою за локоть. Она посмотрела на меня своими бездонными глазами.
— А откуда к нам может прийти помощь?
— Советский Союз никогда не бросит своих граждан, где бы они не находились! Вспомните, как спасали папанинцев! Рано или поздно, нас отсюда вытащат. Можно даже посчитать: если через три месяца 'Л-16' не вернется на Камчатку, руководству станет ясно, что экспедиция не удалась. Пошлют новую. Через полгода или чуть больше стоит ждать помощь.
— Ах, Володя! — ласково сказала Зоя. — Вашими бы устами мед пить. Но мы так долго ждали, что больше ждать, кажется, уже нет сил. Люди на пределе. Я не знаю, какими словами им в очередной раз говорить 'потерпите'.
На мгновение мне показалось, что она сейчас расплачется, а то и уткнется мне в грудь носом. Это было бы очень кстати, но Зоя оказалась не из таких. Она взяла себя в руки, аккуратно высвободила локоть из моих пальцев и как ни в чем ни бывало пошла дальше.
— Вот эти большие здания без окон — склады с запчастями, техникой и инструментами. Еще есть один склад, с которым вы, так сказать, знакомы — в пещере. Там сложено все наиболее ценное: продовольствие, медикаменты, готовая продукция в сейфах.
С бараками, коих было четыре штуки (три жилых и один бытовой, с баней и столовой) мы успели познакомиться еще вчера. От стен в гору шла кривая тропинка, петляющая между деревьями. По ней мы поднялись метров на тридцать, обнаружив небольшую террасу, очищенную от растительности. Вернее, растительности там было много — только сплошь полезной: капуста, помидоры, огурцы, морковка, редиска. Словно кусочек родной советской деревни перенесли сюда, за много тысяч километров. Я не удержался, вынул из земли одну морковину побольше, обтер платком и схрумкал. Да, за такой не жалко было в гору карабкаться, а потом назад спускаться!
Рядом с бараками, у самых деревьев, на подошве горы, стояла электрическая подстанция. Провода от нее уходили мимо еще двух сторожевых вышек, за забор. Зоя повела нас в ту сторону. Как оказалось, по горам никому лазать не пришлось, потому что к реке, к плотине, которая снабжала лагерь и прииск электричеством, вела сносная, хотя и едва заметная, дорога. Она огибала сторожившую лагерь гору и выводила прямо к небольшой запруде.
— Плотина небольшая, — снова пояснила Зоя. — Но нам очень большой мощности и не нужно. Киловатт пятьсот, наверное.
Я, конечно, плотину изучать не стал — так, мельком взглянул. Гораздо интереснее ведь на девушку глядеть. Зоя после путешествия раскраснелась, несколько прядей прилипли ко лбу. Эх, прелестница!
После прогулки весьма кстати подоспел обед. Вчера мы как-то еще не поняли своего счастья, много было всяких других переживаний, а сегодня чуть ли не плакали за едой. Это ж надо подумать — свежий хлеб! Яйца! Суп с настоящей капустой и котлеты!
Сразу после обеда под действием приятной сытой тяжести и расползшейся по прииску жары больше всего хотелось забраться на койку и уснуть. Ничего не поделаешь — привычка! Именно так мы и делали последние три месяца на лодке. Здесь же никто не собирался предаваться послеобеденной лени. Отдых длился разве что полчасика. После этого Зоя (которая сама, к слову, ела очень мало) предложила пойти и поглядеть на рабочий процесс. Вершинин, конечно, с радостью согласился — а вот я отказался. Умысел у меня был такой: во-первых, не очень хотелось сейчас вникать в эти скучные производственные тонкости. Во-вторых, была идея пойти туда для ознакомления вдвоем с Зоей, безо всяких лишних сопровождающих. Ну и, в-третьих, было у меня дело, которое не терпело отлагательств.
Дело было напрямую связано с заданием, с которым я прибыл сюда. Честно говоря, на лодке я не вполне представлял себе, каким образом стану выполнять в Африке обязанности начальника охраны прииска. На месте ситуация тоже не прояснилась. Судя по всему, Радченко прекрасно справлялся здесь со всем и без меня; как же теперь быть? Сидеть рядышком, как свадебному генералу? Может быть я с этим и согласился, если бы не одно 'но'. Зоя. Стоило вспомнить о ней, как сердце переполняло воодушевление, желание действовать и свершить какие-нибудь героические деяния. Тихие рохли и трусы девушкам не по вкусу, это дело ясное.
Радченко квартировал в одном бараке со своими подчиненными — восьмерыми бойцами. Я мельком видел уже всех или почти всех. Как один рослые, загорелые, немногословные. Вместе они никогда не собирались, потому как один или двое постоянно несли дозор на вышках, двое выходили в секрет далеко за пределы долины, в сторону ближайшего поселения под названием Чиквите. Свободные от нарядов бойцы предпочитали спать.
Сам Радченко после обеда сидел в своей каморке, заполняя какие-то бланки желтой бумаги. На мой стук он только буркнул что-то неразборчивое. Когда я зашел, старшина некоторое время смотрел снизу вверх, потом все же встал и степенно одернул добела выгоревшую гимнастерку.
— Да вы сидите, — махнул рукой я.
— Спасибочки, — ухмыльнулся старшина. Не говоря лишних слов, он вернулся к своим бумагам. Писал он медленно, тщательно выводя буквы — судя по всему, с грамотой был не в особых ладах. Я мельком оглядел комнату. Ничего особенного: деревянная кровать с тонким матрасом, под ней сундук, рядом стол и стул, в углу шкаф. Над кроватью, в головах, висела какая-то картинка. Присмотревшись, я с удивлением узнал в ней небольшой образ — женщина с младенцем.
— Это что ж вы… верующий? — спросил я неодобрительно. Радченко не взглянул на меня. Дописав слово, он сказал бумажке:
— А что, ежели у человека образ висит, это плохо?
— У нас социалистическая страна! Это с мракобесием несовместимо.
— Ты погодь ругаться, капитан. Я ведь до твоих лет с Богородицей жил, как с родной матерью. Встал — с молитвой, за работу с молитвой, за еду тож. Это потом уж понятно стало, что попы нам головы дурили, спасибо советской власти. Только вера — она штука крепкая. Ежели верил по-настоящему, ее из головы выкинуть трудно. Так и я… Богу свечей не жгу, молитв больше не читаю, но с Богородицей, случается, советуюсь. Пока не подводила.
— Ну-ну, — я топтался на месте. Не так разговор пошел, как я планировал, ох не так! Вроде как надо возмущаться старшиной и примером, который он подчиненным подает — а с другой стороны не хочется с ругани начинать.
