остановиться. Впереди нас ждало новое препятствие: грунтовая дорога из Чиквите в Домбе Гранде. Места глухие, движения мало, но все же боязно. Кто знает, как повезет — вдруг как раз по этой дороге сейчас на юг едет колонна с войсками, чтобы нас там ловить? А мы тут как тут.
Новиков был отозван, и радостный Данилов получил должность погонщика лошадей. Миша и Гриша разошлись вдоль дороги на большое расстояние, на предел нашей видимости. Если они кого увидят, то подадут знак и, в крайнем случае, первыми вступят в бой. К счастью, слева дорога шла под уклон и скрывала нас от тех, кто мог бы подниматься по склону, да и скорость их движения этот подъем изрядно замедлил бы. Справа дорога скоро поворачивала, исчезая за склоном крутой горы.
Получив разрешение от дозорных, мы двинулись дальше. Сразу за дорогой нас ждал Радченко, а впереди начинался настоящий горный склон, вздымающийся к небу, испещренный расщелинами и заваленный камнями. Идти прямо по следу 'бесов' с лошадьми и рюкзаками не представлялось возможным. Надо было двигаться в обход, причем идти в опасной близости от дороги. Я сразу же предложил старшине вообще не сворачивать с пыльной колеи. Так ведь гораздо быстрее пройти получится! Подумав немного, Радченко со мной согласился.
Горадзе и Анте, ушедших вперед, вернули. Вершинин вызвался сбегать к Кондратьеву, охранявшему дорогу слева, и сообщить ему о смене маршрута. План был такой: пройти по дороге направо пару километров, где должна была быть врезающаяся в гору глубокая долина, по которой можно уйти прочь от дороги. Там двигаться на северо-восток, пока опять не начнутся крутые склоны, и встать лагерем. Радченко продолжит идти по следу и позже найдет лагерь, чтобы сообщить отряду, куда отправились 'бесы'.
Все прошло гладко. Уже в сумерках мы достаточно отдалились от дороги и оказались в широком ущелье с высокими стенами. На удивление, здесь не оказалось никакой речки, как это бывает обычно. Как сказал подошедший позже Кондратьев, на самом деле это было не ущелье. Просто гора, вставшая у нас на пути, была этаким обособленным куском каменной стены, отгораживающим долину от дороги, как по заказу. Если бы мы не остановились, а продолжили идти в том же направлении, то вышли бы ко второму выходу из долины. Там же имелась речка, стекающая с более высоких восточных гор и поворачивающая на север. Как бы там ни было, все уже достаточно устали после дневного перехода, даже Сашка стал терять свою живость и уже не так носился туда-сюда. В долине мы были скрыты от постороннего глаза, а также имели возможность набрать и дров, и воды, поэтому лагерь решили разбить здесь.
Бойцы принялись разводить костры, стреноживать лошадей. Успевших немного отдохнуть и попить чаю из первого котелка Валяшко и Новикова я поставил в дозоры, дав им на усиление Вершинина. В первый раз за сегодня он проявил недовольство.
— Почему я, Владимир?
— Чтобы вдруг с Горадзе не подрался, пока чай пью. Потом ты вернешься, а Горадзе с Раковским пойдут. Ты не согласен?
— Согласен, — пробурчал Сашка, но перед уходом о чем-то пошушукался с Зоей и бросил на меня подозрительный взгляд. Мне оставалось в задумчивости чесать голову. Что это — подтверждение моих мыслей о схожести по действию кристаллов и алкоголя? Или просто совпадение? Силы у Вершинина истощились, появилась подозрительность, раздраженность. Впрочем, кто из нас не раздражен? Разве что привыкшие к большим нагрузкам бойцы Радченко.
Хотя, вот еще Олейник тоже казался неутомимым. Пока остальные валялись около костров, не в силах пошевелить рукой или ногой, повар сварганил ужин из консервов. Каша, консервированная колбаса, масло — готово, кушайте, товарищи. Услышав запахи, люди стали оживать и приободряться. Все-таки, весь день не жравши — чай с галетами не считается. Подумав, я велел Олейнику развести спирту, чтобы выдать фронтовые сто грамм тем, кто пожелает. Отказались только Анте и Зоя.
Примерно через час до нас добрался арьергард. Яровец утверждал, что они видели пролетавший далеко на западе, ближе к побережью, самолет.
— В обед туда пролетел, вечером обратно, причем уже гораздо глубже над материком, — бормотал Федор сквозь кашу. — А так больше ничего и никого.
— Хорошо, — кивнул я. — Трудно было ожидать иного. Самолет послали на юг, вероятно, в связи с обнаруженными там следами, которые старшина так старательно оставлял. Я даже почти уверен, что это полетел туда тот немец, про которого пленный говорил.
— Почему же он тогда назад возвращался? — спросила Зоя.
— Кто, немец? — не понял я.
— Самолет!
— А… хм… Да кто его знает. Может, подкрепления какие по-быстрому надо было подбросить.
— Но тогда он должен был лететь и в третий раз — опять на юг, — не сдавалась девушка.
— Господи, ну я-то откуда знаю! — воскликнул я. — Не я ведь его посылал. Может, наши бойцы его в третий раз не услышали, потому что он вдоль берега летел.
— Что за шум, а драки нету? — спросил Вершинин, плюхаясь к нашему костру. Свежесмененный с поста, он держал в руках миску с дымящейся кашей и початую пачку американских галет. Кажется, к нему вернулись бодрость и хорошее настроение? Или это он от предвкушения обеда? Я гадать не стал, вкратце пересказав сообщения арьергарда. Никаких толковых мыслей Сашка не высказал, к тому же, рот его был забит кашей, да и смотрел он все больше на Зою. Яровец ушел, сидевший неподалеку Попов тоже незаметно скрылся. Ситуация складывалась красноречивая.
— Что ж, пойду я сосну, — ни к кому особо не обращаясь, сказал я. — Под утро тоже на пост заступлю, так что…
— Спокойной ночи, Владимир, — пожелала мне Зоя. Сашка тоже что-то неразборчиво пробурчал.
Старшина вернулся, пока я спал, и тоже улегся спать. Пришел он, как доложил разбудивший меня Кондратьев, с востока.
— Стоило ожидать, — пробормотал я сквозь зевоту. — Покуда мы кружили, он налегке, напрямую прошел. Далеко, нет, не сказал?
— Версты две. Дорога больно плохая.
Я сходил к речке, ополоснул лицо, потом выпил чуть теплого чая, оставшегося с вечера. Времени было около четырех утра — собачья вахта, как на лодке говаривали… Заняв свой пост на возвышенности, к северу от лагеря, я никак не мог отделаться от воспоминаний. Перед глазами вдруг возникали лица: недружелюбный Гусаров, который внезапно смягчается; разговорчивый Смышляков; перепуганный 'диверсант' Мартынов. Все они мертвы, а мы здесь, живы-здоровы. Я дал себе слово, что если смогу каким-то образом выбраться из этого 'приключения' и снова оказаться в СССР, то постараюсь каким-то образом почтить их память. Всех, без исключения.
Ночь была светлая, звезды яркие, луна висела прямо над горой. Я довольно хорошо просматривал ущелье, даже мог видеть блеск воды в реке, которая от нас находилась на расстоянии метров ста, а то и больше. Если прислушаться, можно услышать бульканье воды между камнями.
Вдруг в темноте что-то шевельнулось: тень двинулась в мою сторону от лагеря. Кто-то из наших встал. По пружинистой походке и сутулой фигуре я его немедленно опознал: Радченко. Старшина сделал мне знак рукой — дескать, вижу, не суетись, паря — и прошел мимо. На речке он долго плескался, сняв гимнастерку: я видел спину, блестевшую в свете заходящей луны. Затем Радченко подошел ко мне и сказал, усмехаясь в мокрые усы.
— Что ж вы, товарищ капитан! Полна горсть солдат, а вы сами на посту, да еще в такое время дрянное…
— Такой вот я… отец солдатам, — отшутился я.
— Это хорошо, это правильно. Они вас уважать станут, а это для командира первое дело.
Я почувствовал, что краснею от этой похвалы. Хорошо, ночь на дворе — но Радченко, он же хитрый такой, поди и в темноте видит!
— Ну, как там дальше, след еще есть? — поспешил я перевести разговор. Старшина степенно одернул рукава и прищурился, глядя на луну.
— Нет, пропал.
— Ох ты… а как же дальше?
— Не боись, товарищ капитан, не пропадем. Эти ж 'бесы' идут — чисто слоны, да и склоны тут не
