Меня словно пружиной подбросило.
— Да! Никого! — заорал я. — Понимаешь, никого! Всех убили — пулями, гранатами, минами! А эта сволочь Герберт сидит там, железяки перекладывает! Падла, фашист! Степку у меня на глазах убили!
— Саша! — она встряхнула меня за плечи. — Прекрати! Прекрати, слышишь! Я помочь пришла!
— Помочь? — я наконец-то понял, зачем у нее в руках карабин. — Помочь? Уходи отсюда! Уходи! Тебя же убьют, понимаешь? Убьют!
Глаза у Зои округлились, губы задрожали…
— Что ты такое говоришь, Саша…
— Уходи!
Она отступила на шаг, потом еще и еще.
— Уходи! — повторял я как заведенный. — Уходи!
Она медленно отступала в глубь пещеры.
— Уходи!!!
Зоя развернулась и, всхлипывая, скрылась в темноте — только подошвы башмаков простучали по камням.
Моя эскапада произвела впечатление на всех — Клюйко и Вейхштейн сидели с открытыми ртами, и даже Горадзе прекратил раскачиваться.
Не обращая внимания на попытку Вейхштейна меня остановить, я вихрем промчался к выходу из пещеры, и начал швырять подхваченные с земли камни в ту сторону, откуда должен был появиться враг.
— Сволочи! — кричал я. — Выродки! Фашисты! Ненавижу!
Стена слева от меня брызнула каменной крошкой, и пуля с визгом ушла рикошетом. В следующее мгновение Володька сбил меня с ног.
— Прекрати! — крикнул он, и с размаху отвесил мне две тяжеленных пощечины. Голова мотнулась, под затылком захрустел песок. — Они уже здесь! Прячемся, дурак!
Мы по-рачьи отползи за камни.
— Спасибо, — прохрипел я, чувствуя, как наливаются жаром щеки. Зато в голове прояснилось.
— Не за что, — буркнул Вейхштейн, загоняя обойму в винтовку.
Клюйко вполголоса выругался.
— Что такое?
— Да их там до черта. Вот, сами смотрите, — он бросил мне бинокль.
Когда я поднес бинокль к глазам, у меня едва не оборвалось сердце. Сколько португальцев сегодня полегло — а их словно и не убывает. Пригибаясь, пробираются вперед, волокут пулеметы. И с каждой секундой они все ближе, ближе…
Вейхштейн и Клюйко, у которых были винтовки, начали стрелять. Мы с Горадзе пока огонь не открывали. Вот упал один португалец, другой… Вспухло облачко дыма, и послышался захлебывающийся визг — сработала одна растяжка.
Португальцы тут же залегли.
А вот и командир их, этот проклятый фашист. Белокурая бестия, чтоб его разорвало! Поднялся из-за камня, командует что-то… Так, а что это они делать собрались?
Вражеские солдаты, встав на одно колено, навели винтовки на вход в пещеру…
Грохот выстрелов показался оглушительным даже с расстояния в сотню метров. Залп! И еще один, и еще, и еще! Визжали рикошетирующие пули, хлестала гранитная крошка, с потолка сыпались мелкие камушки… Сжавшись в комочек, я надеялся только на то, что никакая пуля-дура меня не заденет.
И вдруг стрельба прекратилась.
Я высунулся из-за камня, ожидая увидеть, как португальцы бросились на штурм, но вражеские солдаты оставались там же, где и прежде.
А потом из-за камней донесся резкий голос: похоже, кричали в рупор. Произнеся довольно долгую речь, говоривший замолчал.
— Вот оно как, — пробормотал Володька. — Говорит, что идут за нами от самого прииска. Говорит, что мы хорошо сражались, но он знает, что нас мало, что шансов у нас нет, что сопротивление бессмысленно. Поэтому нам предлагает… как это… почетную сдачу.
Все переглянулись.
— Слушайте, это жэ шанс, — вдруг жарко заговорил Горадзе. — Надо попросить время на размышление! Мол, подумаем, а потом скажэм. Сколько еще ждать, пока корабль нэ починят?
— Если опять ничего не случится, то минут сорок, — ответил я.
— Вот! Скажем, что нам час нужэн, а сами в это время сбежим!
Предложение было на редкость соблазнительным.
Володька чуть-чуть приподнялся — но так, чтобы не слишком высовываться из-за камней потому как все мы прекрасно помнили о вражеских снайперах со слонобойными ружьями — и что-то прокричал по- португальски.
Ждать ответа долго не пришлось, и в этот раз в голосе немца — а говорил именно он — слышалось раздражение.
Володька сполз по камням.
— Не такой он дурак. Десять минут, говорит, не больше. Если через десять минут мы не вывесим белый флаг, они идут на штурм. И в этот раз, говорит, пленных брать не будет.
— А мы в плен и не торопимся, — пробурчал Клюйко. — Что ж, десять, так десять. Жалко вот, что Санька и товарищ старшина назад не возвернулись… Тогда бы мы им задали перцу!
'Сеньор Герц' оказался предсказуемо пунктуален — едва лишь стрелки часов отсчитали десять минут, послышалась команда, и португальцы поднялись в атаку.
Сначала ударили пулеметы, и под их прикрытием вражеские солдаты, рассыпавшись редкой цепью, короткими перебежками двинулись вперед.
В этот раз мы ударили из всех четырех стволов — сейчас плотность огня была важнее меткости, хотя что такое два автомата и две винтовки против сотни стволов?
Растяжки сработали не все — только три разрыва отметили путь португальских солдат, несколько человек с воплями покатились по осыпи, но остальные, подбадривая себя выкриками, упрямо продвигались вперед и вверх под прикрытием изрыгаемой пулеметами лавины свинца. Белые, негры, метисы в одинаковой оливковой форме карабкались, бежали, падали, вставали и вновь бежали — и стреляли, стреляли, стреляли…
Вот ткнулся лицом в камень Боря, вот вскрикнул Володька: пуля пробила левое предплечье. Мне обожгло болью левую ногу: в икру словно воткнули раскаленный прут и провернули. На глазах выступили слезы, стон пробился сквозь зубы…
Раскаленный воздух, казалось, стал густым от хищного, ищущего цель металла; он был до предела напоен ненавистью, болью, алчным, темным, страшным стремлением убить врага.
Отсоединить пустой магазин, схватить новый, и снова вдавить пальцем тугой крючок спуска, ловя в прицел фигуры вражеских солдат, чувствуя, как приклад тяжело толкается в превратившееся в сплошной синяк плечо…
Пулеметы прекратили огонь — пулеметчики боялись попасть по своим. Но это уже никак не могло изменить положения. Каждый метр давался португальцам кровью, но они были все ближе к цели: им оставалось всего каких-то три десятка метров до входа в пещеру.
А нам было просто некуда отступать.
Было ясно, что жить нам оставалось считанные минуты…
Спасти нас могло лишь чудо — я же всегда верил, что чудес не бывает.
Оказалось, я ошибался.
Сначала ударил пулемет — его стрекот пробился сквозь рев атакующих.
'Как?', мелькнула мысль. 'По своим ведь садят!'
Свинцовый град обрушился на склон, и солдаты — убитые, раненые — покатились вниз, роняя оружие, осыпая камни.
