«А еще он родился в год восхода Голубой Странницы. Во всяком случае, его имя называли и Алексей Сарн, и Пауль Рыбарь».
— Пустое, — возразил Гавриель. — Естественное преувеличение недалеких людей, гнусные наговоры врагов, и обычное для обывателей — хоть в ту эпоху, хоть в эту — неумение отличать черное от темного.
— А вы, Гавриель, стало быть, знаете правду? Откуда?
— Я читал записки Уля. Его
— Судя по тому, что я слышу об этом впервые, достоянием истории они так и не стали.
— Ну, что ж, — усмехнулся Гавриель. — Возможно, я несколько преувеличил, но, с другой стороны, я-то их все-таки читал.
— Где? — это был отнюдь не праздный вопрос. Где могли находиться записи человека, жившего четыре с лишним сотни лет назад? При том, так, чтобы никто о них не знал и даже не слышал во все эти годы, однако, чтобы кто-то, в данном случае Гавриель, их все-таки смог когда-то найти и прочесть?
— Я читал их в его замке.
Что может быть естественнее такого ответа! Но, тогда, возникал другой вопрос. Где мог скрываться замок Уля Кершгерида, чтобы и об этом никто ничего не знал?
— А разве его замок сохранился? — спросил Карл, никогда прежде не слышавший ничего определенного не только о месте, где жил Темный Уль, но даже просто о каких-либо вещах, принадлежавших этому грозному воителю и магу. — Где вообще жил Мертвый Волшебник?
— Ну, если Ракона находилась здесь, то где же и стоять замку Кершгерида, если не здесь, на землях его княжества? — чувствовалось, что Гавриель готов засмеяться, и Карл на секунду даже поддался надежде, что так и случится. Но маршал не засмеялся. — Мертвый Волшебник… Стало быть, вы, Карл, тоже слышали это прозвище? Знаете, что оно означает?
— Нет, — покачал головой Карл, которому было известно лишь это прозвище, вычитанное когда-то давно в одной из старых флорианских хроник. — А вы, Гавриель? Вы знаете?
— И я не знаю, — равнодушным тоном ответил Гавриель. — Но мы, кажется, говорили о замке Кершгерида. Он сохранился. Во всяком случае, шестьдесят лет назад, его руины все еще стояли на том же самом месте, где он был когда-то построен, на скале над Второй Ступенью. Будете проходить Три Ступени, Карл, посмотрите налево по ходу движения.
— Только делайте это ночью, — предупредил Гавриель. — При луне. Иначе ничего не увидите.
Вторая ступень. Карл это место помнил хорошо. Долгий подъем к седлу перевала начинался чуть выше долины Пенистой и условно делился на три неравных отрезка, которые из-за резкого перепада высот издавна звались в этих краях «тремя ступенями». Вторая ступень — узкое ущелье с высокими обрывистыми стенами — предстала сейчас перед его мысленным взором во всем множестве мельчайших деталей, сбереженных безукоризненной памятью художника, но посмотрел ли он, проходя Второй ступенью, хотя бы раз вверх, Карл припомнить не смог.
— Как вы туда забрались? — спросил он, рассматривая внутренним взором левую, вертикально уходящую к далекому небу («Выходит, я все-таки смотрел вверх?») стену ущелья.
— Увидите, Карл, — рассеянно ответил Гавриель. — Ночью. При луне.
— Хорошо, — не стал настаивать Карл. — Так что же написал в своих записках князь Раконы?
— Много интересного, — возможно, маршал Меч не был уверен в том, о чем он говорит, но все-таки он говорил, и теперь его речь была похожа на движение несчастного путника, пересекающего замерзшую реку по тонкому льду. — Много любопытного, но главное, он не был чернокнижником, Карл. Да и великим магом, по большому счету, я бы его не назвал. Все его темное могущество выражалось в том, что он умел смотреть сквозь тьму. Только и всего, Карл. Немало, конечно, но, согласитесь, и не много.
— Уль смотрел сквозь тьму, — Карл почувствовал, что обязан произнести это вслух. Знание было слишком большим, чтобы сразу найти ему место в своей душе.
— Вас это ужасает, Карл? — без тени удивления в голосе, спросил Гавриель. — Напрасно. Не спорю, это темное искусство, но не черное. Вы же художник, мой друг, вы должны чувствовать разницу.
— Рукопись все еще там? — странно, но то, что он открыл даме Виктории, рассказать сейчас Гавриелю, Карл не смог. И Деборе он об этом не рассказал тоже. Во всяком случае, пока.
— Я думаю, что да, — Гавриель снова стал задумчив. Неуверенность из его голоса исчезла, но зато он, по-видимому, снова вернулся к каким-то своим мыслям, занимавшим его во все время разговора, и делиться которыми с Карлом маршал не спешил. — Во всяком случае, я их оставил там, где они пролежали предыдущие четыре столетия. Такие вещи… Впрочем, вернемся к вам, Карл. Вы сказали, что теперь вы герцог. Цезарь получил право жаловать своих подданных высшими титулами принципата?
— Нет, Гавриель, — покачал головой Карл. — Великие бояре никогда на это не пойдут. Я получил титул по наследству.
— Вы были женаты на ком-то из этой семьи, — даже теперь голос маршала не дрогнул, и все-таки чувство, глубоко запрятанное за стеной равнодушия, скрыть вовсе не смог. Это была старая история, которая никогда не омрачала их дружбы, но которую, тем не менее, всегда принимали в расчет оба, и Гавриель, и Карл.
— Да, ее звали Стефания, — коротко объяснил Карл. — Она умерла тридцать лет назад.
— Вот, как! Ну что ж, примите мои соболезнования Карл.
— Они приняты, Гавриель, — мягко ответил Карл.
— С кем собирается воевать Флора?
— С нойонами.
— Что ж, цезарь прав. Победить империю нойонов способны только вы. Но нойоны… Я полагаю, что не ошибусь, если предположу, что пала Южная стена?
«Южная стена?»
Несомненно, маршал был необычайно проницателен, и мысль его по-прежнему была стремительна и точна, как стрела, выпущенная умелой и сильной рукой. Все, что не было сказано вслух, он домыслил сам. Впрочем, для того чтобы мыслить таким образом, надо было многое знать и помнить все это многое. Сам Карл вспомнил о пророчествах женевского безумца всего лишь четыре месяца назад, когда ему практически случайно — «А случайно ли?» — попалась в руки копия старинного пергамента. Копия, которую Карл собственноручно сделал, находясь на службе у мемельского герцога Каффы. Но вот, и пророчества нашлись, и странные совпадения не заставили себя ждать, и маршал Меч интерпретировал намек на войну с нойонами одним единственным образом.
— Да, — ответил он вслух. — Южная стена пала.
— А стальные братья?
— Вот, — Карл тронул рукой сначала украшенную алмазами рукоять Убивца, а затем положил ее на кинжал — Синистру. И раз уж разговор затронул эту тему, решил, что имеет право, спросить, наконец, о том, о чем никогда не спрашивал, пока не стало слишком поздно.
— Могу ли я спросить вас, Гавриель, о происхождении вашего меча?
— Меч, — повторил Гавриель. — Меч… Видите ли, Карл, я не вполне уверен, что имею право рассказывать вам об этом. Впрочем, вы получили меч в дар, и Убивец вас принял, и, значит, условия соблюдены… И вы встретились с парным ему кинжалом, который… С другой стороны… — Гавриель был очевидным образом растерян, что было для него не характерно. — Карл, вы читали книгу Августа Шорника?
— «Славные мечи»? Да.
— Вы слышали о ней прежде? Искали ее?
— Нет, — снова покачал головой Карл, вспомнив всю долгую историю своих встреч с этой книгой. — Пожалуй, это она искала меня.
— Тогда, возможно… — казалось, что Гавриель все еще не был уверен. — Я нашел его в Новом Городе,… в трех лигах от столицы Вольхов есть такое место. Оно называется «Облачный клык». Если нету тумана, и облако не сидит на скале, то ночью, при луне…
«Ночью, при луне, — мысленно повторил Карл. — Два разных места… Две скалы. Любопытно».
